Джон врезался в меня, словно линкор на боевом ходу. Он позабыл и обо мне, и о своей ноге и подчинялся сейчас только физиологическому инстинкту. Я и не представляла, что в меня можно войти так глубоко и полно… Настольная лампа, спокойно стоявшая до этого в метре от нас, рухнула на пол. Плевать! Я вцепилась руками в матрас, и в следующее мгновение развязка пришла к нам обоим. Это было потрясение такой силы, что после него, казалось, человек не способен остаться в живых. Но на самом деле он просто рождается заново.

– Господи, Джордан…

– Да, вот именно.

– Ты волшебница…

– Не преувеличивай.

– Тебе понравилось?

– Точно так же, как и тебе. Думаешь, я всех мальчиков удостаиваю подобным обхождением?

– Не знаю.

– Теперь знаешь – никого кроме!

Он улыбнулся:

– Я люблю тебя, Джордан.

– А, не придумывай! Просто у тебя шок.

– Наверное, это шок. Такого я не испытывал с тех самых пор…

– С каких же, интересно?

Он как-то растерянно заморгал.

– Со времен Вьетнама.

Я вдруг протрезвела.

– Ты спал с вьетнамскими женщинами?

– Все с ними спали.

– И как они? Красивые?

– Не все.

– Они какие-то особенные?

– Что ты имеешь в виду? В постели?

– Да, но не только. Не знаю… Помнишь, что говорил о них де Бек? Помнишь эту его Ли? Ты влюблялся в таких, как она?

Он смотрел в потолок, но видел там явно больше, чем я.

– Многие влюблялись. А здесь принято находить этому слишком простые объяснения. Мол, все происходило потому, что там не было других женщин. Или местные были доступнее. На самом деле это не так. Я не говорю о городских девушках, которые дневали и ночевали в барах Сайгона. С ними все понятно. Я говорю о других, не успевших вкусить плодов западной цивилизации. В них не было ничего искусственного. Они были в чем-то гораздо целомудренней американок. И в то же время гораздо более открытыми. Тут не захочешь, а влюбишься. Я знал одного парня, который ради такой вот девушки дезертировал из армии.

– И со мной ты почувствовал то же, что и с ними?

– Нет, с тобой все иначе. – Он коснулся моей щеки. – Ты вспомнила об отце?

– Да…

– И думаешь, он мог бросить тебя ради…

– Нет! То есть… я не знаю… наверное, мог…

– Но я не твой отец, Джордан.

– Я знаю. Ты похож на тех, кого он фотографировал.

– В каком смысле?

На потолке в углу виднелся резко контрастирующий с окружающей стерильностью потек. Выходит, крыша тоже «выставочная». Вот тебе и идеальный дом.

– Отец работал себе и работал. Многие его знали, но мало кто видел. Если так можно выразиться, он был гораздо менее реален, чем те, кого он фотографировал. А он умел передавать на снимке краски жизни. Говорят, что и мне это удается. Мы с отцом рассказываем всему миру о живых людях, о которых мир ничего не узнал бы без нашей помощи. Я подчеркиваю – о живых. Наши снимки не дарят и никогда не дарили этим людям вечность, как любят говорить критики. Солдаты сами делают то, что дарит им вечность в человеческой памяти. Они делали эти двадцать лет назад, когда среди них находился мой отец. И десять и пять лет назад, когда среди них находилась я. Боюсь, Джон, что где-то они делают это и сейчас. Только не думай, что я сумасшедшая.

– Я и не думаю. То, что произошло со мной много лет назад во Вьетнаме, я до сих пор ношу в своем сердце.