Изменить размер шрифта - +
Сказать, почему у меня никогда не диагностировали так называемого посттравматического синдрома войны? Потому что «пост» означает «после». А я ни дня в своей жизни не прожил «после Вьетнама». Он по-прежнему со мной. Я просыпаюсь с этим каждое утро и каждую ночь засыпаю. Иногда почти забываю о своем Вьетнаме, иногда чувствую его присутствие особенно остро. Но он всегда со мной.

– Скажи по правде, Джон… Только не криви душой и не жалей меня. Ты думаешь, мой отец каким-то образом замешан в этом?

– Нет, я так не думаю, – тут же отозвался он, глядя на меня совершенно спокойно.

– Ты же высказывал раньше всякие предположения…

– Следователям свойственно строить версии и гипотезы. Даже самые фантастические. Особенно когда прямых улик в деле раз-два и обчелся. Их и сейчас не так много, но все же полагаю, что твой отец тут ни при чем. Разве только он как-то связан с де Беком…

– Ты всерьез думаешь, что он как-то связан с де Беком?

– К счастью или к несчастью, но у меня нет доказательств. Даже косвенных.

– А тогда почему ты считаешь, что мой отец ни при чем?

– Печенкой чувствую.

Я положила теплую ладонь ему на живот.

– Печенка как печенка… Как она может что-то подсказывать?

– Ты остришь. Значит, для тебя еще не все потеряно.

– Когда тебе больше ничего не остается, кроме как смеяться или плакать, лучше смеяться. – Я нежно погладила его по животу. – Может, поспишь немного?

– Не могу, – покачал он головой. – Пока есть шанс – или пока мы думаем, что он есть, – спасти Талию, я не усну. У меня такое ощущение, что я еще не скоро смогу заснуть.

– Хочешь кофе?

– Хочу.

– А поесть? У тебя найдется что-нибудь в холодильнике?

– А ты хочешь сказать, что умеешь готовить?

Я рассмеялась.

– Я, конечно, не шеф-повар, к тому же мне в жизни слишком часто приходилось питаться из котелка, но я выросла в Миссисипи, а значит, какие-то элементарные вещи делать умею.

– У меня, кажется, есть куриные грудки. В морозильнике.

– А рис? Лук и все такое?

– По идее должно быть.

– Вот и хорошо.

Я чмокнула его в подбородок и спрыгнула с кровати.

– Не в службу, а в дружбу, Джордан, принеси мне сюда снимки «Аргуса».

– Вообще ты мог бы с этим и повременить. Впрочем, ладно, принесу.

Я отыскала толстый коричневый конверт и отдала его Кайсеру, который уже полусидел в постели, откинувшись на мягкие подушки.

– Это ведь далеко не первая порция снимков, выданных «Аргусом», которую ты просматриваешь?

– Воистину не первая. Но пока я лишь даром тратил время. Они постоянно перенастраивали программу, пытаясь улучшить качество цифрового анализа. Помню, я просмотрел двадцать снимков одного и того же лица, прежде чем смог угадать в нем – смутно, конечно, – черты одной из «спящих женщин».

– Тогда работай. Курица с рисом и бисквиты будут тебе наградой.

Я вернулась на кухню и, открыв холодильник, принялась изучать его содержимое. Быстро разморозив куриные грудки, я сполоснула их под проточной водой и уже собралась было ставить на огонь, как вдруг из спальни донесся голос Джона. И в нем было нечто такое, что заставило меня вздрогнуть. Бросив все, я поспешила к нему. Перед моим мысленным взором тут же возникла ужасная картинка… Джон сидит на кровати весь синий… Бурный секс привел к тому, что тромб оторвался от раны и двинулся к сердцу…

– Я знаю эту женщину! – торжествующе вскричал он, размахивая перед моим лицом листком с распечаткой «Аргуса».

Быстрый переход