Малышев поднес ладонь к глазам.

— Кто-то идет! Старик с охраной?

Нет, шли трое: мужчина, женщина, ребенок.

— Нина! — крикнул Малышев. — Ты что так задержалась?

— Это я виноват. — За Волжанку ответил Грач. В руке он нес чемодан. — Обещал за ними заехать, да немножко припозднился.

— Разве не вы должны были доставить Старика? — спросил Рубанов.

— Нет. За него отвечает товарищ из Выборга.

Часы на церкви Святого Петра затренькали, готовясь отбить восемь ударов.

В эту самую секунду между пакгаузов показались две быстро идущие фигуры.

— Вот они, — спокойно констатировал Грач. — Товарищ Кожухов пунктуален, как германец. Садимся, садимся.

Малышев слегка щелкнул Карла по лбу, они были друзья. Но мальчик выглядел каким-то не таким. Не отрываясь смотрел на Грача — со страхом.

— Малышев, вы видели, как убивают? — спросил он шепотом.

Мать дернула его за руку:

— Марш в вагон, живо!

Старик кивнул товарищам. Он со своими никогда не здоровался, не любил пустого сотрясания воздуха. И рук не жал.

Легко взбежал по ступенькам.

Обернулся к сопровождающему.

— Вы больше не нужны. Отпгавляйтесь к вашим.

Тон был повелительный, не допускающий возражений. А по дороге на вокзал беспрекословно выполнял все инструкции, ни в чем не перечил.

Пораженный внезапной переменой, Теофельс смотрел на азиатское лицо Лысого. Узкие глаза насмешливо блеснули, под рыжеватым усом дернулся край рта.

— Пгощайте, майог фон Теофельс. Вас ведь Йозефом зовут? Йозеф — это Зепп, пгавильно? Что ж. Зепп сделал свое дело, Зепп может уходить.

ФИЛЬМА ДЕСЯТАЯ

БАТАЛІОНЪ АНГЕЛОВЪ

Апокалиптическое

ОПЕРАТОРЪ Г-НЪ П. САКУРОВЪ

Демонстрация сопровождается грустными пЂснями сочиненія тапёра г-на Б. АКУНИНА.

«ЛАВОЧКА ЗАКРЫТА»

Петроград. Июнь 1917 года

С ума они что ли посходили. За поездку, которая в марте стоила самое большое полтора рубля, привокзальные извозчики требовали пять — и то «со скидкой для георгиевского кавалера». Якобы новая такса установлена Союзом работников извоза. Вместо прежней нагрудной бляхи у каждого ваньки теперь красовалась на рукаве кумачовая повязка, и на ней не номер, а буквы «СРИ» (обозначение гордого профсоюза).

Алексей плюнул. Платить бешеные деньги шайке стакнувшихся вымогателей глупо, торговаться — недостойно офицерского звания, а после трех месяцев фронтового сидения и двух суток в поезде, подолгу стоявшем чуть не на каждом полустанке, пешая прогулка по родному городу будет наслаждением.

Вероятней всего в эти сорок минут и уложится весь тыловой отпуск. Подполковник Козловский не станет зря вызывать срочной телеграммой с фронта. Явишься в управление — тут же запряжет и галопом пустит.

Вообще-то это Алексей первым послал князю депешу с отчаянной просьбой о помощи и ждал от начальства совсем другого ответа.

В хмельные мартовские дни, когда Россия, будто новорожденный птенец, пробивший скорлупу, разевала мокрый клюв и тянулась к весеннему солнцу, когда люди сделались выше ростом, шире в плечах и каждый почувствовал себя участником истории, штабс-капитан Романов, не долечившись после ранения, уехал в действующую армию. Говорили же ораторы на митингах, что сознательный гражданин обязан свято исполнять свой долг, и тогда революционная Россия расправит орлиные крыла, поразит мир своим полетом.

С долгом Алексею было всё ясно. Ходить на демонстрации и слушать зажигательные речи ему нравилось, но демонстрантов в столице хватало без него, а вот хороших специалистов по контршпионажу было мало, особенно на фронте.