— Вряд ли мы столкнемся с бельгийским законодательством, — пожал плечами Холмс и закрыл ящик своего «химического» стола, где обычно лежал лару.

Пистолета на месте не было. Видимо, мой друг взял его с собой.

— Подготовиться никогда не помешает, — осторожно заметил я.

Если уж мы с такой легкостью поверили загадочному посланию, то, вполне вероятно, в ближайшие несколько дней встретимся с одним из самых безжалостных охотников, когда-либо попадавшихся нам на пути. Моран явно вознамерился прикончить нас, в этом нет и тени сомнения. И у меня были опасения, что Холмс отправляется на битву безоружным.

Следующие двенадцать часов прошли спокойно, и я надеялся, что именно таким будет и конец путешествия. Морской путь в Остенде пролегает следующим образом: сначала корабль идет пятьдесят миль от Дувра до плавучего маяка Рютинген, который выставлен приблизительно напротив Дюнкерка, потом поворачивает на восток и проходит еще двадцать миль, минуя границу между Бельгией и Францией. А там уже рукой подать до приливной гавани.

Не советовал бы отправляться в подобный вояж в межсезонье: вовсю дует злой восточный ветер, поскольку путь воздушным потокам из Сибири здесь не преграждают горные массивы, низко нависает свинцовое небо, а от холодных морских волн постоянно поднимается туман, скрывающий прибрежные равнины Бельгии и Голландии.

В середине недели пассажиров на судне было сравнительно немного. Однако паромы ходят каждый день и каждую ночь в любое время года, ведь именно с их помощью осуществляется почтовое сообщение между Британией и Бельгией. Вместе со мной ехал католический священник в сутане и шапочке (переодетый убийца? нет, скорее уж будущий кардинал) и стайка школьниц в сопровождении двух коренастых дам. Вряд ли преступники смогут так замаскироваться.

Пока Холмс улаживал дипломатические дела в Брюсселе, я выжидал в Остенде и не могу сказать, что этот курортный городок произвел на меня приятное впечатление. Наверное, променад на дамбе, великолепные гостиницы, залы для приемов и вилла короля Леопольда совершенно преображались летом. Сейчас же, ранней весной, лишь бесприютные купальные машины увязали в песке на безлюдном берегу, разделенном деревянными заборами на мужские и женские пляжи.

Порт представлял собой приливную гавань. Два длинных причала для пароходов убегали далеко в море. По восточному проложили рельсы, и поезда из Брюсселя останавливались всего в каких-то двадцати ярдах от трапов. Неподалеку от города стояли на рейде два древних бронированных военных корабля, в их бортах темнели квадратные пушечные порты, а между высокими мачтами торчали приземистые пароходные трубы. В грязи на мелководье гнили парусный шлюп и старый бомбардирский корабль. Два пришвартованных парома принимали на борт груз.

В ожидании Холмса мне было решительно нечем заняться. Время я убивал в своей комнате или же в обеденном зале отеля «Дю ля-Пляж». Из двух единственных в городе гостиниц первого класса (этой и «Де л’Осьен») мне рекомендовали именно ее.

Любой читатель «Таймс» наверняка обращал внимание на многочисленные письма, чьи авторы жалуются на ужасающую непунктуальность в паромном сообщении Остенде — Дувр. Справедливости ради стоит отметить: вину за это следует возложить не на сами пароходы, а на бельгийскую железнодорожную систему. Отчаявшиеся получить свою корреспонденцию адресаты в красках расписывают последствия: письма задерживаются, важные деловые сообщения не приходят вовремя. Брокеры из лондонского Сити совершают сделки с опозданием на день или даже два, тогда как в Париже или Франкфурте все происходит своевременно. В результате теряется прибыль, а это всегда вызывает величайшее недовольство.

На следующий день я с некоторым облегчением разглядел в тумане очертания «Графини Фландрии», приставшей к восточному причалу — тому самому, где проходили рельсы.