Антон Чиж. Смерть носит пурпурРодион Ванзаров – 7
До глубин ночами и днями Аметист светился и цвел Многоцветными огоньками, Точно роем веселых пчел. Потому что свивал там кольца, Вековой досыпая сон, Старше вод и светлее солнца, Золоточешуйный дракон. Н. Гумилев. Поэма начала
1
Кусты торчали растопыренными пальцами. Земля отдавала холод зимы, майская трава сырела ночной росой, промозглой и жгучей. Ветер лез под воротник, скреб по спине ледяными коготками. До намеченной цели оставалось всего ничего. Цель виднелась одноэтажным строением, оторванным от застиранной простыни белой ночи линией крыши. Один короткий рывок, чтобы оказаться там. Надо заставить себя сделать несколько шагов. Справиться с напавшей слабостью. Совсем немного, совсем чуть-чуть. Уже промерз до костей, уже рук не чувствуешь. Лежать глупо и бесполезно. Ждать опасно и невозможно. Грудь больная застыла, чего доброго, случайный прохожий вызовет полицию. Возвращаться поздно, слишком далеко зашел. Дашь сейчас слабину, всю жизнь жалеть будешь. Ни за что не простишь. Так, кажется, просто: ночь. Дом на окраине. Соседей нет. Собаки нет. Печать, что на входной двери, пусть себе висит, не помеха. Окна ломать не требуется. Приметную раму надавить слегка, и, пожалуйста, путь открыт. Никто не узнает. Следов не останется. Чистая работа. Надо решаться наконец. Слабость не отпускала. Пригнула, зажала камнем. Не скинуть, не отделаться от нее. Держала цепко и въедливо, точно силки. Не было от нее спасения, хоть плачь. И для слез не осталось сил. Порыв, который толкнул его в ночь, выгорел дотла. Ничего не осталось: ни злости, ни обиды. Пусто в душе. Пусто в сердце. Пусто в голове. И сам он как пустой мешок, из которого вытрясли пыль. Неужели все… Неужели убираться вот так – побитой собачонкой. Как жить с этим? Нет, жить с этим будет решительно невозможно… Да и незачем уже. Последняя надежда: вспомнить еще раз. Все вспомнить. Сначала вернулась обида. Обида отогнала холод, заставила сердце биться чаще. Обида напомнила, как с ним поступили. То, что случилось, было страшнее оскорбления. Оскорбление можно простить. С ним же обошлись как с тряпкой. Об него вытерли ноги. Показав, что он ровным счетом ничего не стоит. Все усилия, труды его, заботы, оказались не дороже мусора. Через них переступили и даже не заметили. Дело, на которое он согласился ради будущего, в один миг обернулось дурацкой затеей. Куда гаже дурацкой затеи: мелкой глупостью. А доведи он начатое до конца, чего доброго, все решат, что он опустился до пошлейшего поступка. Никто не поверит в истинные причины. Никому не объяснишь, ради чего он на самом деле пошел на это. Цена подвигу вышла ломаный грош. Чего теперь стоят все его старания? Он ничего не требовал, отдавал себя самоотверженно, целиком и полностью. И вот получил благодарность. Оказалось, что его держали за Петрушку на веревочке, которого выбросили на помойку. Что остается: покорно смириться? Нет, это уж слишком. Две жертвы от человека требовать невозможно. Такое никому не по силам. Он твердо решил, как поступить. Надо проникнуть в дом, разыскать то, что от него прятали, а это наверняка еще там, найти и взять себе. Как награду за все испытания. А после начать новую жизнь. Да, именно так: начать все заново. А потом уехать как можно дальше, в Америку, и там начать сначала. У него хватит сил, чтобы построить жизнь заново. Простую жизнь без подвигов, рвения и идеалов. Сытую, тихую, довольную жизнь, о которой мечтают все. Вот теперь и возьмется. И совесть не будет мучить. Нет мук совести, как оказалось, а есть нерешительность и слабость. Потерянных лет не вернешь, а те, что остались, надо прожить без печали, без забот и мыслей. Мысли – зло. С него довольно. Не боясь быть замеченным, он встал и пошел к дому, пересекая двор. |
