Вдруг послышался легкий треск и потом слабый звон точно серебряного колокольчика, а в лицо ей пахнуло теплым и душистым воздухом. Минуту спустя невидимые руки перерезали связывавшие ее веревки, отерли ее лицо полотном, смоченным чем-то ароматичным и затем одели в тонкую полотняную тунику. Таиса встала, с радостью и страхом глядя на светлое облако, кружившееся перед нею и быстро сгущавшееся. В высокой стройной фигуре мужчины в белом Таиса узнала Супрамати и упала на колени.

– Учитель! Ты пришел освободить меня! – бормотала она, протягивая к нему руки.

– Нет, не освободить, дочь моя, а облегчить и ободрить. Вот крест, вместо отнятого у тебя; возьми эту чашу вина, ломоть хлеба и кружку с освященной водой. Каждый день ты будешь получать от меня такую провизию; а здесь не прикасайся ни к чему, ни к какой пище, зараженной сатанинским дыханием. – Он положил руку ей на голову, и она почувствовала, как по всему существу ее пронесся поток благотворной теплоты. – Теперь я могу оставить тебя, дитя мое. Ты вооружена; будь мужественна и тверда, а час награды близок.

Голубоватое облако заволокло фигуру мага, и он исчез. Таиса выпила вино, съела хлеб и почувствовала себя крепче. Потом она стала на колени на том месте, где появился Супрамати, и где ей казалось, что еще блестит луч голубоватого света. Забывшись в горячей молитве, она не замечала времени, и только резкий звук часов, бивших полночь, вывел ее из забытья. На Таису напала внезапная тоска. В слабо освещенной комнате со всех сторон слышался странный шум, царапанье, какое-то удушливое дыхание, и когда она решилась оглянуться кругом, то вздрогнула от ужаса: из всех темных углов появлялись и тащились к ней омерзительные существа, полулюди-полузвери, каких она еще не видала. Мертвенные лица их, обезображенные всякими страстями, были ужасны; горящие глаза впивались в Таису, а крючковатые когтистые руки тянулись к ней, пытаясь схватить ее. Таиса отступила к стене, на которой заблестел светлый крест, и прислонилась спиной; к груди она прижимала крест, данный магом и изливавший мягкий свет. Мерзкая толпа отхлынула, но зловоние, наполнявшее подземелье, давило грудь и кружило ей голову; но все-таки Таиса не теряла мужества и горячо молилась… Прошло, может быть, около часа, как вдруг против нее бесшумно отворилась дверь, и на пороге появился Шелом Иезодот; с минуту он стоял неподвижно, пожирая глазами девушку, а потом затворил дверь и подошел к ней, но в нескольких шагах снова остановился и глухо сказал:

– Брось этот крест; он мешает мне подойти, Таиса. Я не врагом прихожу сюда; я люблю тебя, как никогда еще не любил ни одну женщину, и ты будешь моей, потому что такова моя воля, а ей никто еще не мог противостоять. Но относительно тебя я предпочитаю не прибегать к насилию; с любовью моей вместе предлагаю тебе все наслаждения и земные богатства; раздели со мной трон мира. А теперь, повторяю, брось крест, который мешает мне прижать тебя к моему сердцу, сгорающему от страсти!

Таиса ничего не ответила; она опустилась на колени и, подняв крест, как щитом, прикрылась им, продолжая молиться. Шелом пришел в бешенство, голубоватые лучи креста причиняли ему невыносимую боль во всем теле, но животная страсть была сильнее боли. Со все нараставшей яростью требовал он, чтобы Таиса бросила крест, а так как та продолжала молчать, он выхватил стилет и собирался броситься, чтобы выбить из рук ненавистный символ, рискуя ранить ее. Но стилет вдруг полетел на землю, выхваченный невидимой силой, а сам Шелом повалился на пол. Обезумев от бешенства, он вскочил и началась омерзительная сцена. Чудовище это кидалось на Таису, стараясь схватить ее и каждый раз, когда он считал уже, что держит свою жертву, а руки его хватали ее полотняную тунику, между ними вырастала невидимая преграда, которая отталкивала его и валила на пол; он катался в судорогах с пеною у рта, изрыгая страшные богохульства и призывая на помощь демонов; и те появлялись в желтом, красном, зеленом блеске, но тотчас пропадали.