Иногда я его жалел: ну что он вцепился в эту женщину, баб, что ли, мало? Зачем вообще женился на ней, если Люба до конца своих дней будет принадлежать только одному божеству — мне. Не знаю уж, почему я взял этот злосчастный стакан, когда он уехал? Как будто не знал. Но выпил.

Снимите отпечатки с двух стаканов, что стоят на столе, — они там есть, вам так необходимы. Один — Любин, с зеленым ликером, — не надо трогать, она слишком любила меня, чтобы отравить, а даже если и отравила, то так мне и надо. Я дарю вашему следствию другой стакан — на нем следы тех рук, что сыпали яд, и ее муж не будет, думаю, отрицать сей факт, потому что действительно меня ненавидел. Я чувствовал эту его ненависть как что-то материальное, как камень, который повесили мне на шею, и рано или поздно он должен был потянуть на дно.

И вот я мертв, а он жив, но разница между нами небольшая. Хотите, я даже буду на суде его адвокатом? Надо только зачитать вслух: «Я, Павел Клишин, прощаю мужа моей любимой женщины за то, что она ему не досталась». Много этому глупому не давайте, а то свихнется от мыслей, которые ему не по зубам.

Счастливо провести расследование, а я пока остаюсь…

Весь ваш Павел Клишин».

— Ну это понятно. Письмо с того света. — Леонидов вздохнул. — И что? Есть отпечатки?

— Вполне четкие, и на двух стаканах. Были они там: и любовница его, и муженек-шоферюга. — Михин хищно оскалился.

— Что, дактилоскопию проводили?

— Я их еще и не видел, этих двоих, просто ежу понятно…

— Этот писатель-фантаст мог и приврать, как в моем случае.

— Ну, отпечатки пальцев — не платок с пуговицей. А, Сергей, ты как думаешь?

— Думаю, что надо ехать к этой Любе. Откуда письмо отправлено?

— Из Жулебина, там и живут Любовь Николаевна Солдатова и ее муж, Солдатов Никита Викторович. Я проверял, — ответил Михин.

— Что, выходит, любовница заложила собственного мужа? Читала ведь творение, зачем послала?

— Из мести. Такая любовь, как же!

— Нет, мужики, вы как хотите, а все это бред. — Барышев решительно рубанул рукой горячий воздух. — Он пишет, что этот Никита — здоровый крепкий мужик, ну, вроде меня. Зачем ему травить любовника, с которым свою жену застукал? Да я бы голыми руками. — Серега растопырил огромные ладони и потряс ими перед Леонидовым.

— Это если все неожиданно и спонтанно: пришел случайно, застукал, спустил с балкона, а внизу, опять же случайно, оказалось пятнадцать этажей. А если ситуация давно известна и в тюрьму не очень-то хочется? Этот отрывок когда написан? В день смерти? Сомневаюсь. А все остальное? Ну, положим, начало сотворил в январе, про меня и Сашу досочинил третьего июня, а про Любу? Не мог же он весь день писать?

— Почему? — удивился Барышев.

— Потому что часа два терся у нас на даче, с девяти вечера ждал гостей. У Александры надо спросить, может, у него на даче днем были визитеры. А творчество — это тебе не мух на окнах давить. Тут настрой нужен, вдохновение, а не только одна мухобойка.

— Выходит, он и на самом деле все предвидел?

— То-то и оно. Еще немного, и я начну верить в переселение душ. А насчет сроков я рассуждал только потому, что хотел вам доказать, что убийство спонтанным не было, а значит, даже такой амбал вполне мог за год додуматься и до цианистого калия.