На большинстве фотографий его окружали женщины, женщины, женщины: разных мастей, возрастов, объемов груди и бедер. Причем в таком количестве, что Леонидов понял, что следствию придется не слишком легко распутывать связи покойного красавца.

«Похоже, это не человек, а сплошной роман, и неудивительно — при таких-то физических данных! В плавках тут его нигде нет?»

Были фотографии Клишина и в плавках, и даже в очень откровенных, потому что скрывать физические недостатки ему было незачем: у него почти не было этих самых недостатков. Павел был строен, тонок в талии и с широкими плечами, как полагается настоящему мужчине, ухожен и натренирован. На снимках, где было понятно, что это юг, его тело покрывал изумительный золотистый загар, который бывает только у настоящих блондинов.

«Черт его знает, почему он писатель? Трусы бы лучше по телевизору рекламировал или презервативы. Бывает же такое!» — крутилось в голове у Леонидова, пока Михин вставал из-за стола, чтобы забрать у него фотографии.

— Про это не забудьте. — Леонидов сам подал ему толстую глянцевую пачку. — Ох и долго же вам придется устанавливать «ху из ху» здесь. Запаритесь, бедняжки, — не сдержавшись, ехидно добавил он и вышел в кухню.

Михин уставился ему вслед, ожидая, когда Алексей выйдет на улицу.

А Леонидов еще раз взглянул на тело и удивился тому, как смерть съела с лица покойного яркие краски, составлявшие суть удивительной фотогеничности и привлекательности этого человека при жизни. Теперь Павел лежал на полу совсем серый, тусклый, и было хорошо видно, что рот у него самый обычный, как и все остальное в лице, нос не слишком-то ровный, лоб сильно покатый, а глаза не очень-то и большие.

Под настороженным взглядом Михина Алексей вышел, дверь за собой закрывать не стал, к калитке не пошел, а свернул к покосившемуся забору и одним махом перелетел через него к своим вишням. Саша стояла, нагнувшись над грядкой, увидев его, ойкнула и испуганно распрямилась:

— Ты что?

— Твоего замечательного соседа убили!

— Не может быть!

— А чего это ты так разволновалась, Клишина, что ли, жалко?

— Жалко, конечно, но сейчас я не о Паше. Ты на себя посмотри!

— А что?

— Узнаю этот мерзкий блеск в глазах.

— Почему мерзкий?

— Именно с такими глазами ты толкал в санатории свою обличающую преступников речь. Вот и сейчас тебя просто распирает влезть в это дело, я же вижу.

— Вовсе нет, с чего ты взяла? — надулся Алексей.

— Да? Правда?

— Ну, конечно, дурочка. Я уже сказал следователю, что ничего не знаю. Мы с тобой спали. Сами они во всем разберутся. Хотя, черт возьми, интересное дело! Представь себе, он сам написал, что его отравили именно цианистым калием! — Алексей вздохнул и, решительно выбросив писателя Павла Клишина из головы, потащился в сарай за фанерой: не допускать же, чтобы беременную жену ночью съели комары.

2

День прошел спокойно: суета за забором продолжалась часов до двенадцати дня. Потом люди стали садиться в машины. Алексей слышал, как удалялся постепенно в сторону города шум моторов, а потом все затихло. Он немного покопался в земле, подумав, что на следующей неделе надо бы привезти сюда маму. Пусть она помогает Сашке ковыряться в грядках. Посажено было немного, и воды он каждый выходной приносил достаточно, чтобы это немногое полить, но за жену все равно было неспокойно.