— Меня обзывают лжецом впервые в жизни, — сказал Лоб. — Знаете, я не собираюсь навязываться.

Он направился к двери. Зина, закрыв глаза и сжав губы, медленно качала головой, словно изнывая от нестерпимой боли. Лоб вышел из палаты. Он поклялся себе впредь никогда не переступать порога этой комнаты. Какая идиотка! Не хватает воспитания хотя бы на то, чтобы притворяться любезной!

В коридоре он столкнулся с медсестрой и остановил ее.

— Как она ведет себя с вами?

— Она такая милашка! — ответила та. — Боится лишний раз побеспокоить. Никогда ничего не попросит. Сущий ангел!

Лоб так и остался стоять посреди коридора. «Все насмехаются надо мной, — думал он. — Я разбиваюсь в лепешку. Трачу свое драгоценное время. А меня обвиняют во лжи. Ничего себе — ангел!…»

Лоб все еще усмехался, садясь в машину. Ангел! Вместо того чтобы вернуться в отель, он, лавируя в пробке, направился в полицейский участок. Возможно, Менго сможет ему сообщить, откуда же взялась эта Зина. В любом случае договоренность с Нелли отпадает. В особенности с Мари-Анн — такой утонченной, благовоспитанной! Девушка, которую подобрали невесть где! Он вел себя хуже чем невежливо, бестактно. Лучше сразу, незамедлительно дать задний ход, позвонить на фабрику и принести извинения.

По счастью, Менго оказался на месте. Он принял Лоба в тесном, накуренном кабинетике.

— Я уже получил кое-какую информацию, — сказал он. — Садитесь, пожалуйста.

Он включил вентилятор.

— Снимите пиджак. Не стесняйтесь. У нас так заведено.

Порывшись в бумагах, он извлек листок с машинописным текстом.

— Вот… Начнем с того, что она и в самом деле дочь того физика, о котором вы упоминали. Он состоял профессором Страсбургского университета. В 1944 году был выслан и, естественно, пропал без вести. Вероятнее всего, погиб в Дахау. Француз по рождению, поскольку ее бабушка и дедушка получили французское подданство. Очевидно, в 1901 году они поселились неподалеку от Лилля. Имели ферму. Их сын учился в Лилле, затем в Педагогическом институте в Париже. Отец прошел по конкурсу на замещение должности преподавателя лицея, защитил докторскую диссертацию, заведовал кафедрой физики в Страсбурге. Неплохо для своих неполных тридцати пяти! Здесь упомянуты некоторые из его ученых трудов… Это не для моего ума-разума.

— Я знаком с его трактатом по теории вероятности, — заметил Лоб. — Он стал учебным пособием для студентов.

— Ученое светило?

— Безусловно.

— Мне сообщают также, что он был женат на двоюродной сестре. Эти поляки обожают сочетаться браком между собой… Сестра некоего… погодите, еще одно непривычное имя… Залески… Она умерла в 45-м, от чего именно — не сказано. Лишения… горе… нетрудно себе представить. Эти Залески до сих пор живы. У них ферма в Эльзасе. Я опускаю подробности, которые для нас несущественны. Важно то, что они и воспитывали маленькую Зину. Разумеется, у бедной девчушки не было за душой ни гроша, по крайней мере, так я предполагаю. Быть знаменитым ученым совсем не значит быть богатым.

— Может, дедушка с бабушкой сколотили себе состояние? — предположил Лоб.

— Об этом тут не упоминается! О-о! Справка очень короткая. Смотрите, я уже подхожу к ее концу. Зина переехала в Страсбург, работала в магазине книг и пластинок у некоего Лонера. Затем перешла в туристическое агентство. Десять дней назад она послала туда заявление об уходе, без объяснения причин. Теперь вы знаете столько же, сколько я. По-моему, в ее жизни определенно есть мужчина.

Лобу хотелось протестовать. Такое предположение пришлось ему совершенно не по душе.