Леди Люси тихонько толкнула мужа, глазами указав на соседнюю, дотоле пустовавшую, скамью. Сейчас тут, блаженно улыбаясь, стояли на коленях Оливия и Томас — сумели все-таки пробраться к месту главного действия. Усмехнувшись, Пауэрскорт снова опустил глаза на младенца.

Вступительная часть завершилась. Священник, наклонившись, принял сверток из рук отца, и того вдруг обдало волной безумной тревоги. Старик явно подслеповат. А вдруг сбудутся худшие опасения Оливии, и он уронит малыша прямо на каменные плиты? Обведя взглядом крестных родителей, священник произнес: «Нарекается чадо сие именем…»

— Кристофер Джон Уингфилд Пауэрскорт, — ответствовал хор.

Медленно и осторожно священник окунул темечко младенца в купель. Тот протестующе завопил. Вот это голосище, подумал Пауэрскорт, похоже, он способен перекрыть даже перепалку извозчиков.

— Кристофер Джон Уингфилд Пауэрскорт, крещу тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Рыдающего младенца бережно передали на руки земному отцу. Наступила очередь его сестры. Элизабет Джульетта Маклеод присоединилась к семейству Пауэрскортов абсолютно безмолвно, и Оливия тут же шепнула Томасу, что это доказывает, насколько девочки храбрее мальчиков.

Год назад, месяца через полтора после завершения весьма драматичного и опасного расследования в соборе на западе Англии, Пауэрскорт возил жену в Санкт-Петербург. Леди Люси была уверена, что именно там, в роскошной спальне отеля на Невском проспекте, и были зачаты близнецы. Джонни Фицджеральд в связи с этим предложил назвать новорожденных Николаем и Александрой — в честь русского царя и его супруги. Однако Пауэрскорт отклонил эту идею, сославшись на то, что, если вдруг когда-нибудь в будущем Россия и Англия будут воевать друг с другом, такие имена могут создать его детям большие неудобства.

После первой смены блюд на банкете в честь Уайтлока Джозеф немного успокоился — пока, кажется, дела идут неплохо. Зал выглядел великолепно. На стенах и на столах сверкали свечи. Со строгих портретов свысока взирали на своих преемников великие юристы прошлого. По всему огромному помещению тянулись ряды старинных дубовых столов, столь же солидных и почтенных, как сам Куинз. В глубине зала перпендикулярно всем остальным стоял стол для верховных членов корпорации. Со стены позади него угрюмо и осуждающе глядели два парадных портрета лордов-канцлеров кисти Гейнсборо. А над ними висело сокровище Куинз-Инн — полотно Рубенса «Суд Париса», на котором красавец Парис, сын троянского царя, показывал румяное яблоко раздора трем весьма скудно одетым красавицам богиням. Вероятно, именно благодаря им это произведение искусства пользовалось такой популярностью, что парадный зал Куинза раз в неделю на определенное время открывали для публики. Американских туристов, правда, иногда удивляло, что картина называется «Суд Париса», а на ней нет ни зала суда, ни защитников, ни обвинителей, но это не умаляло их восхищения. Прикрепленная внизу, под рамой табличка гласила, что шедевр приобретен на щедрые пожертвования бенчеров и благодетелей Куинза.

Ужин начинался лососиной, запеченной с сыром бофор и политой соусом. С этим блюдом разношерстный отряд помощников Джозефа справился легко. Заранее разложив на порции в кухне, лососину оперативно доставили к столу. В этом участвовали как регулярные, так и вспомогательные силы, причем старшее поколение произвело на Джозефа лучшее впечатление, чем молодежь. Пожилые официанты были, конечно, не так шустры, зато обращались к обедающим негромко, как того требовал протокол, да и тарелки не съезжали у них с подносов.

Больше всего Джозефа волновал суп. Шеф-повар приготовил суп по оригинальному рецепту, который, по его утверждению, он создал для членов императорской семьи в Санкт-Петербурге.