— Пауэрскорт, — окликнул его Сомервилл, причем тон его несколько смягчился. — Вы мысленно унеслись куда-то и, по-моему, ничего не слышите. Надеюсь, вы войдете в мое положение, — вздохнул казначей, сняв очки и протирая их ярко-голубым носовым платком. Похоже, начинались мирные переговоры. — Каждый день меня спрашивают, что нового относительно убийства Донтси. С сегодняшнего дня начнут осаждать вопросами уже о двух смертях. И что мне отвечать? Что я вообще ничего не знаю? Мои коллеги резонно спросят, зачем же мы пригласили детектива, который нам ничего не говорит? Вы меня понимаете?

Пауэрскорт кивнул. Кажется, ему удалось добиться перемирия на поле боя, хотя, скорее всего, скоро вновь жди перестрелки.

— О да, я понимаю, мистер Сомервилл. Я сделаю все, что смогу.

Пять минут спустя детектив уже был возле церкви в Темпле, там, где обнаружили труп Вудфорда Стюарта. К нему подошел пожилой сержант из команды Бичема, по возрасту годившийся старшему инспектору в отцы, если не в деды.

— Беднягу убили не здесь, — печально проговорил он. — Следы говорят, что тело волокли по земле. Мы сразу-то не поняли, что это за полосы, пока один констебль не вспомнил, как его избитого сослуживца вытаскивали после драки из портового паба. Похоже, тело притащили сюда из вон того здания напротив, а может, и из Куинза. Ужасная смерть, сэр.

Пауэрскорта удивило, что этот ветеран еще способен печалиться об убитом. Большинство из знакомых ему полицейских уже к тридцати годам, а то и раньше успевали нарастить толстый панцирь хладнокровия. Иначе как бы они могли работать, ежедневно осматривая трупы зарезанных в бандитских схватках Ист-Энда, утопившихся в Темзе, превратившихся в кровавое месиво на рельсах подземки, — всех убитых лондонцев, которые могли бы, воскреснув, выстроиться длинной вереницей вдоль Стрэнда, от Темпла до Уайтчепела.

Эдвард почувствовал, что слова в его сознании вытесняет сплошной поток цифр. Последние два дня он допоздна сидел над бухгалтерскими документами компаний Иеремии Панкноула, и сегодня утром его мозг уже отказывался воспринимать что-либо, кроме чисел. Они строились и перестраивались рядами, колонками, лесенками, столбцами, стаями пропадали в неведомых глубинах и вновь всплывали, многократно умножившись и разделившись; целые и дробные, обозначавшие кредиты, прибыль, себестоимость, пакеты учредителей, проценты комиссионных, размеры дивидендов. Все эти цифры, которые должны были бы отражать сложные денежные операции, на самом деле стремились утаить незаметно исчезающие суммы, которые оседали в лапах Панкноула и его подручных. «Все, хватит! — сказал себе Эдвард. — Иначе я сам вот-вот превращусь в член какого-нибудь уравнения или начну бормотать бессмысленный набор слов из рекламных проспектов или промежуточных отчетов». Среди этих математических станций и перекрестков лишь одно удерживало его мысли в границах разума: Эдвард собирался пригласить Сару Хендерсон на новое свидание. А куда именно, подсказала афиша, которую он увидел на стене вестибюля подземки.

Он поднимался наверх под раскаты доносившейся с третьего этажа гневной тирады почтенного адвоката, распекавшего молодого референта за недостаточно хорошо составленную для него речь. Эдвард быстро добрался до заветной комнатки на чердаке. Оттуда слышался громкий дробный стук двух пишущих машинок — значит, Сара не одна. Звуки, которые могла бы издавать целая стая дятлов, Эдварду казались чудесной музыкой.

Коллега Сары, Виннифред, миниатюрная невзрачная девушка, похожая на мышку, завидев Эдварда, тут же убежала за бумагой в лавку канцтоваров. А Сара… Сегодня она была в кремовой блузке с голубым шарфиком, пышные рыжие локоны рассыпались по плечам.