— Если наша версия правильна, то на самом деле преступление было подготовлено между шестью часами, когда полковник опрыскал миссис Темплетон из пульверизатора, и тем временем, когда она поднялась с вами к себе в спальню, то есть, по свидетельству фоторепортера, без двадцати пяти восемь. Комнату она уже больше не покидала и умерла через несколько минут после вашего ухода.

Ричард, который, казалось, не обратил внимания на первую половину фразы, при последних словах вздрогнул и посмотрел на отца, все еще стоявшего к ним спиной.

— Полковник Уорэндер. — спросил Аллейн, — почему вы заходили в «Пегас»?

— Какое это имеет значение? Хотел выяснить отношения. С девушкой.

— Но вы ее не видели?

— Нет.

— Морис, — резко произнес Ричард. Полковник посмотрел на него. — Я буду пока тебя называть по-прежнему, — продолжал Ричард. — Я знаю, что так не принято, но я не могу иначе. Нужно ко всему привыкнуть. Может быть, это затруднит привыкание для нас обоих, но здесь не знаешь, как себя вести. Надеюсь, что со временем все обойдется. Только дай мне это время.

— Я подожду, — глухо ответил полковник.

Казалось, он хотел дотронуться до сына рукой, но, взглянув на Аллейна, замер.

— Мне следует заняться работой, — сказал Аллейн. — Если вы понадобитесь, я позову.

И он вышел, оставив их в полной растерянности вдвоем. В холле его встретил Фокс.

— Забавная у меня там компания, — сказал Аллейн. — Парень встречается с отцом. Оба мучительно смущаются. Все же французы в таких ситуациях ведут себя куда непринужденнее. А как дела на вашем конце стола?

— Я вышел сообщить вам, сэр, что мистеру Темплетону опять стало плохо. Доктор считает, что его больше нельзя беспокоить. Его положили в гостиной. Но как только будет можно, он хочет уложить его в кровать. Решили устроить его в кабинете, чтобы не поднимать вверх по лестнице. Я думаю поручить это Флоренс и няньке, а доктор им поможет, когда потребуется.

— Хорошо. Да, компания премиленькая. Давайте-ка подумаем, куда бы нам спровадить нашего запутавшегося драматурга и его казенного образца папашу. Уж не в будуар ли покойной матушки? Впрочем, если хотят, пусть присоединяются к горе-убийцам в столовой. Никакой информации. Никто ничего мне не говорит. Что еще?

— О пармских фиалках никто не знает. Утверждают, что никто бы их туда не смог принести — для этого у них просто не было времени.

— Пропади оно все пропадом! Какой дьявол положил цветы на ее туалетный стол? Наемный бармен в пылу неразделенной страсти? И какого черта мы должны ломать себе голову над вялым пучком?

Подобно Шахерезаде, Фокс благоразумно хранил молчание.

— Прошу прошения, сэр, но я слышал, вы говорили о фиалках? — из глубины холла появился заметно осунувшийся Грейсфилд.

— Вы правильно слышали, — дружелюбно подтвердил Аллейн.

— Если это вам поможет, сэр, то скажу, что букетик пармских фиалок принесли перед самым приемом. Я открывал джентльмену и он их вручил мадам на площадке второго этажа.

— Вы, надеюсь, спросили его имя, Грейсфилд?

— Разумеется, сэр. Это был пожилой джентльмен из книжного магазина. Его зовут Октавиус Браун.

3

— Вот те на! Чего это ради Октавиус принялся разгуливать тут с фиалками, да еще в такое время? — воскликнул Аллейн, когда Грейсфилд вышел. — Это надо скорее выяснить, а Маршант прибудет с минуты на минуту. Пошли.

Они задержались на ступеньках парадного входа. За занавесками «Пегаса» еще был виден свет.