На чье тело он намекал? На свое или на княжеское?

- Дай хоть обед закончить, - засмеялся князь Юрий, обращаясь к Оляндре и принимая ее смелый вызов, - потому что лучше грешить сытым, чем голодным.

- Так накорми и меня, княже, - пьяно попросила Оляндра.

- Чем же?

- Люблю все печеное из теста. Калачи, толченики, хворост...

- И с медом?

- И с медом, княже! Сама сладкая, сладкое и люблю... Только нет ведь моего Вырывца.

- Земля ему пухом, - поднял Юрий свою чашу, - выпьем же за упокой душ воинов наших павших.

Все выпили, Оляндра от неудержимого веселья ударилась в печаль, всхлипнула, намереваясь спрятать свое лицо на груди у Долгорукого, тот повел плечом.

- Обещал же мне! - сквозь слезы начала клянчить Оляндра.

- Что же я обещал? - полюбопытствовал уже и сам Долгорукий, все больше удивляясь переменам, которые мгновенно происходили в этой непостижимой суздальчанке.

- Боярыней сделать меня обещал.

- Боярыней?

- За моего Вырывца...

- Ну, - Долгорукий малость растерялся, не велел я никого в Киеве обижать... Петрило!

- Тут! - крикнул восьминник.

- Подойди! - велел князь.

Петрило торопливо примчался к Юрию, встал рядом с ним, заискивающе засверкал глазами.

- Вот, Петрило, - промолвил князь, - когда-то мне жизнь спас. Никогда этого не забуду. Слуга мне - до конца жизни, хотя и не служивши. Был у Изяслава восьминником, а остался в Киеве. Хочешь ко мне?

- Все для тебя, княже, готов! Людей твоих...

- Дружину дам, воеводой хочешь?

- Будь ласков, оставь восьминником. Привычно уже, и толк умею дать Киеву.

- Тогда так: Петрило отныне мой восьминник в Киеве. Все ли цело в городе?

- Все, княже.

- Не затронуты дворы ни боярские, ни чьи-либо другие?

- Поставлена стража там, где без хозяина.

- Как же это: без хозяина?

Петрило замялся.

- Говори.

- Бежали с Изяславом бояре. Потому как боялись. Изяслав, когда вступил в Киев после Игоря, многих бояр взял в плен, Данилу Великого, Гюргия Прокоповича, Ивора Гюргиевича, внука Мстиславова. Отпустил их лишь за выкуп великий. Вот теперь Изяславовы бояре бежали со своим князем. Боялись, что и ты как Изяслав. А я знал: не такой. И воевода Войтишич знал... И...

- Кто же бежал?

- Бежали: Никола Старый, да Никола Кудинник, да Никола Плаксий, да еще Никола Безухий.

- Безухий? - засмеялся Юрий. - Так вот, Оляндра, получай двор Николы Безухого. Петрило тебе и покажет. Отведешь ее, Петрило, и отныне она боярыня киевская.

- Дай поцелую тебя! - крикнула обрадованная Оляндра и обняла Долгорукого за шею.

Князь шутливо вырывался от нее, приговаривая:

- Милуйте рабов своих и учите их спасению и покаянию. Не слыхала сих слов? Так вот слушай и знай.

- Княже, побойся бога, - негромко, но так, что слышно стало многим, осуждающе промолвил князь Андрей.

- Или тебе передать сию жену? - засмеялся Долгорукий. - Гляди, князь, она теперь боярыня, не даст себя в обиду. Я же отныне тоже не одинокий вдовец, потому как вознамерился отправить послов к императору ромейскому Мануилу, чтобы привезти мне в жены его сестру родную Ирину, дочь покойного императора Иоанна. Посланцами моими, - князь встал, легко ссадив с коленей Оляндру и уже больше не замечая ее, словно бы и не существовала она вовсе, окинул взглядом притихшую гридницу, золотые ее стены, столы, полные яств и напитков, все почти противоестественное скопление людей, зачастую враждебных друг другу, помолчал, а затем сказал: - Посланцами моими назначаю князя Ивана Берладника и лекаря Дулеба, который отныне становится моим приближенным лекарем.

- Ежели он приближенный, то не следовало бы отсылать его от себя так далеко, - подбросил свое слово князь Андрей.

Дулеб обеспокоенно взглянул на Долгорукого.