Но это будет потом, а пока старый князь удобно расположился на Ярославовом дворе, Юрию словно бы и места не осталось, но Долгорукий и не сожалел об этом. Как в Суздале, ему захотелось одиночества; ему надоели толпы, которые встречали его каждый раз, когда он появлялся на улицах, надоели бояре и старшая дружина, надоели бесконечные киевские раздоры, зловещие слухи, тревожные разговоры, таинственные случаи, никчемные выходки каких-то неуловимых злодеев. Князю нужно было одиночество для размышлений. Он умел уединяться даже тогда, когда вокруг были сыновья и дружины, в большом городе, оказывается, укрыться было труднее. Поэтому Юрий с легким сердцем уступил Вячеславу Ярославовы палаты, а сам перебрался на Красный двор. Его, как и на Суздальщине, потянуло строить, возводить новое, показывать превосходство над врагами прежде всего строениями, сооружениями, потому что все это останется, в этом разум и зодческое умельство и князя и всего народа. Он укрепил и перестроил Красный двор, начал закладывать дворец из букового дерева, присланного ему князем Владимирком из Карпат, на острове посреди Днепра, на том самом острове, где Изяслав опозорил Юрьева сына Ростислава. Только строительством можно одолеть и всех врагов, и недоверие, и подозрения, и даже то, что жизнь твоя людская не вечна на этой земле!

Новый дворец на острове Долгорукий назвал Раем еще до окончания строительства, ибо и в самом деле, что могло быть краше на этой земле? Буйные разливы днепровских вод вокруг, сочные травы побережья, в укромных складках взгорья Выдубецкий монастырь, над ним - Красный двор, а дальше киевские ласково-зеленые горы, Печерская обитель и где-то вдали, за поворотом реки, угадывается под самым небом конец киевского вала, угадываются там купола церквей, крыши теремов княгини Ольги, Владимира, Святополка, а внизу, вдоль Почайпы, кипение подольское, из которого словно бы выплескивается мост через Днепр, поставленный Мономахом, и мост этот, хотя и находится в руках непокорного Воеводы Мостовика, все равно наполняет сердце Долгорукого радостью и подъемом, ибо где еще на свете увидишь такое диво!

В строительстве на острове Юрий получал радость еще и от того, что мог кормить там людей без унижения их достоинства. Так заведено было с времен Ярослава Мудрого. Князь Владимир ублаготворял киевлян, раздавал хлеб и мясо, ставил кадки с пивом повсюду и для всех, лишь бы смягчились сердца всех, забыв, что этим не столько поощряются работящие, сколько увеличивается число дармоедов; Ярослав был скупее своего отца, но зато мудрее. Когда начался великий голод во всех землях в лето шесть тысяч пятьсот тридцать второе, он заложил в Киеве великий собор Софии, пекся о возвеличении державном, но одновременно и о том, чтобы накормить голодный люд, дать ему не унизительную милостыню, а заработанное трудом, умением, талантом.

Так поступал и Долгорукий в Суздальской земле, что дало ему возможность за эти полсотни лет поставить Залесские земли в строительстве каменных зданий и возведении городов выше и Киева и Чернигова. Так повел бы себя Долгорукий и тут, но козни Изяслава не давали ему возможности взяться за излюбленное дело своей жизни, он должен был ограничиться лишь Красным двором и Раем.

К тому же он был убежден, что в самом Киеве после Софии нет надобности строить что-либо еще. Можно поставить еще десять и сто церквей, теремов, дворов. Но уже ничем не затмишь Софию. Напрасно и мечтать о соперничестве с Ярославом. Вот собирание земель - это дело вечно святое и доблестно-почетное. Тут великие предшественники вдохновляют и показывают образцы для поведения и деяний своим преемникам.

Юрий считал, что земли уже собраны. Гонцы везли во все концы его княжеский знак мира, сам он торопился закончить строительство Рая на острове до прибытия принцессы из Царьграда, дни и ночи проводил на Красном дворе, присматривая за строительством.

За повседневными хлопотами и размышлениями о памятных делах предков Юрий забыл, что великих предшественников давно уже нет на свете, а все враги живы.