|
За окном завывает сирена… Я толкаю тяжелую раму… Врывается ветер… Моя мать выпучила глаза… Она отчитывает меня… Мне опять будет плохо!.. Витрувиха тоже подгавкивает! Шквал поуче-ний… Я взбунтовался… Я ругаю их… Мой корабль еле тащится. Эти бабы портят всю беско-нечность… он сбивается с курса, позор!.. Он дает крен на левый борт… Нет ничего более граци-озного, чем он, под парусами… Мое сердце следует за ним… Они должны были бы убежать, эти шлюхи, вместе с крысами, которые портят такелаж!.. Никогда он не сможет пришвартоваться, так крепко затянуты его фалы!.. Надо бы ослабить… Я выкрикиваю все это над крышами… А потом моя конура утонет!.. Я оплатил ее до конца! Все оплатил! до единого су! Всем своим дерьмовым существованием!.. Я обоссался в своей пижаме! Все промокло насквозь… Ужасно плохо! Сейчас я буду над Бастилией. „Ах! Если бы здесь был твой отец!..“ Я слышу эти слова… Они меня бесят! Она еще здесь! Я поворачиваюсь. Я обзываю своего отца падалью!.. Я надса-живаюсь от крика!.. „Не было большей сволочи во всей вселенной от Дюфайеля до Каприкорна!..“ Сначала она остолбенела! Застыла! Стоит в оцепенении… Потом приходит в себя. Она обращается ко мне как к пустому месту. Я не знаю, куда деваться. Она плачет горючими слезами. Закутывается в шаль скорби. Становится на колени. Снова поднимается. Тычет в меня зонтиком. Она бьет меня большим зонтом прямо по голове. Ручка трещит у нее в руке. Она заливает-ся слезами. Витрувиха бросается между нами. «Она бы предпочла никогда меня больше не ви-деть!..» Вот как она ко мне относится! Она сотрясает всю комнату. Ее воспоминания и куча не-приятностей – это все, что оставил мой отец… Ею владеют воспоминания! Чем дальше его смерть, тем больше она его любит! Как собака, которая не может забыть… Но я-то не намерен! Я не смирюсь, пока не сдохну! Я повторяю ей, что он был ханжа, лицемер, грубиян и неудачник во всем! Она снова бросается в бой. Она даст убить себя за своего Огюста. Я отлуплю ее. Черт побери!.. Я ведь болен малярией. Она оскорбляет меня, она закусила удила, забыла о моем состоянии. Тогда я наклоняюсь, в ярости задираю ей юбку. Я вижу там ее иссохшиеся икры, тощие, как палки, обвислый зад, все это смердит!.. Я это видел когда-то давно… Меня сильно рвет… – Ты сумасшедший, Фердинанд! – она отступает… Подпрыгивает!.. Удирает! – Ты сума-сшедший! – снова орет она на лестнице. Я спотыкаюсь. Падаю на пол. Я слышу, как она ковыляет вниз. Окно осталось распахну-тым… Я думаю об Огюсте, он тоже любил корабли. В сущности, он был художником… Ему не повезло. Время от времени он рисовал шторм на моей грифельной доске… Служанка осталась стоять у кровати… Я сказал ей: «Ложись туда одетая… Мы путешест-вуем… Мой корабль потерял все фонари на причале в Лионе… Я передам Капитану, чтобы он вернулся на причал Араго, когда поднимут гильотины… Причал Утра…» Эмили хихикает… Она не понимает шуток… «Завтра! – сказала она… – Завтра!..» Она по-шла за своим мальчуганом. Теперь я действительно один! Я вижу тысячи и тысячи лодочек на левом берегу… В каждой маленький сморщенный мертвец под парусом… и его история… вся его маленькая ложь… она поможет ему поймать ве-тер… * * * Я могу говорить о прошлом веке, я еще застал его… Он ушел по дороге из Орли… Шуази-ле-Руа… Там, в Рюнжи, жила тетка Армида, моя прабабка. Она рассказывала о многом, чего уже никто не помнил. Осенью выбирали воскресенье, чтобы навестить ее до наступления самых суровых месяцев. Чтобы потом снова заехать лишь зимой и удивиться, что она еще жива… Старые воспоминания неотвязны… они хрупки, непрочны… Я точно помню, что мы сади-лись у Шатлэ на омнибус, запряженный лошадьми… Мы с кузенами залезали на скамейки импе-риала. |
