А на дальнем конце скал перед ней открывался пляж «Кайвулими», тихий и пустынный, и Дэни побежала по белому открытому песку и затем по короткой тропинке между скал к калитке в садовой стене.

Тяжелая деревянная дверь, покрытая хлопьями отстающей краски и железными шляпками гвоздей, заскрипела, открываясь, и этот звук вдруг обескуражил Дэни. Она тихо постояла под каменной аркой, напряженно прислушиваясь, но не услышала ничего, кроме мягкого дыхания легкого бриза, шепчущего что-то среди листвы в саду, и шелеста пальмовых веток.

В доме не горел свет, но побеленные стены и оконные стекла отражали лунный свет, так что создавалось впечатление, будто он ярко освещен, бодрствует и наблюдает. Это впечатление было настолько сильным, что на мгновение Дэни поймала себя на том, что раздумывает, не высматривает ли он в море, как он это делал все прошлое столетие, паруса кораблей – купеческих судов, пиратских кораблей, китобойных шлюпов, судов из Омана и дау работорговцев. «Я уплыву далеко-далеко, Я в Занзибар уплыву…»

Дэни с легким всхлипом перевела дыхание и, решительно глядя в сторону, повернулась и прошла по дорожке между апельсиновыми деревьями, обошла бассейн и, держась параллельно стене, достигла лестничной клетки, ведущей в гостевой домик.

Верхушка стены была освещена луной, но сами ступени были залиты черной тенью, и Дэни добралась уже до половины пути вверх, когда услышала, как еще раз скрипнула калитка.

Она замерла на месте, прислушиваясь. Каждый ее нерв был напряжен в ожидании легкого потрескивания ломающихся раковин и кораллов, которое возвестило бы ей, что ее преследуют. Но ничего не было слышно, а когда мягкий бриз приподнял кончики локонов у нее на лбу, она вспомнила, что оставила калитку открытой, и бриз мог захлопнуть ее. И повернувшись снова, она побежала вверх по оставшимся ступенькам, не обращая внимания на шум и осознавая только необходимость спешки.

Гостевой домик тоже был погружен в темноту, Дэни повернула дверную ручку и, толкнув дверь настежь, нащупала выключатель.

Свет показался ей поразительно слепящим после прохладной белой ночи снаружи, и она снова выключила его, сообразив, что не нуждается в нем, поскольку она намеревалась искать совсем не здесь. Она даже не оглядела комнату, а сразу же подошла к окну и выглянула из него, посмотрев вверх.

Бугенвиллия опадала вниз с края крыши массой листвы, цвет которой почти терялся в лунном свете, а встать на узком подоконнике и залезть рукой вверх оказалось далеко не такой простой задачей, как она думала.

Сама стена была поставлена на небольшой скале, и от края окна до основания скалы внизу был обрыв не менее тридцати футов. Посмотрев вниз, Дэни ощутила холодный приступ головокружения, но отступать было уже поздно, еще один подобный шанс мог ей и не представиться.

Она сжала зубы и, осторожно забравшись на узкую планку и отчаянно держась за деревянную раму, обнаружила, что самая трудная вещь – это повернуться лицом к стене. Но как только она совершила это, самое страшное оказалось позади, и, стоя спиной к ужасающей пропасти под ней, она поняла, что может сравнительно легко посмотреть на массу вьющегося растения над ее головой.

Она протянула руку и пощупала среди листьев, но ничего не обнаружила; и тут ее кисть дотронулась до округлого края камня. Это был водосточный желоб, проходивший на некотором расстоянии от окна: узкий каменный изгиб, забитый пылью и сухими листьями и выступающий из стены на несколько дюймов в тени нависающего вьюна.

Дэни сообразила, что в состоянии как раз залезть в него рукой, и, шаря пальцами, дрожащими от страха перед змеями и пауками, она нащупала нечто, что не было сухим листом. И с ужасающим отчаянием и внезапной слабостью она поняла, что была права. Это Лэш взял письмо.

Она вынула его из тайника и посмотрела на него при свете луны. В мужской льняной носовой платок было завернуто что-то, что могло быть только небольшим сложенным листком бумаги.