– Последнее, что осталось, – вздохнул Илья, сбрасывая рубленые куски на поднос из нержавейки, незатейливый, без всяческих узоров.

– Давно вы с Гришей не выезжали. Да и цветы уже поспели, того и смотри, лепестки осыплются.

– Нет, за ними я смотрю, – оправдываясь, проговорил Илья.

И в самом деле, во всем розарии нельзя было найти ни единого опавшего лепестка. Колючие стебли росли хоть и часто, но не слишком густо. Всем цветам хватало и солнца, и воздуха, и воды.

– Мясо-то мороженое, так что все собачкам отдай.

Мать Вырезубова не спеша двинулась к дому. Так способен идти только человек, на душе у которого все спокойно, который считает, что никто к нему никаких претензий предъявить не сможет.

Злющие ротвейлеры уже ждали у входа в розарий. Внутрь соваться они не рисковали, знали, чуть что, хозяин жестоко изобьет их. Псам никогда не позволяли бегать внутри оранжереи по дорожкам, посыпанным свежим речным песком и опилками. Собаки хоть и послушные, дрессированные, но стебли могут ненароком задеть. А цветы – это святое. За средства, вырученные от их продажи, и жила странная семья, состоявшая из пожилой матери и двух молодых сыновей. За деньги, полученные от продажи, был отремонтирован дом и расширена оранжерея.

Поднос с человеческим мясом опустел в мгновение ока. Псы легко разгрызали хрящи, слизывая кровь, раскалывали кости. Друг у друга они куски не вырывали, зная, что каждый кусок не последний. Между собой псы не спорили и никогда не выясняли отношений.

Час времени ушел на то, чтобы срезать и аккуратно упаковать в длинные картонные ящики несколько сот цветов. Ящики были погружены в машину, небольшой грузовой фургон с аляповатыми надписями на синих бортах “Живые цветы”. Затем Григорий взял небольшой пульверизатор, открыл все картонные коробки и принялся опрыскивать цветы. Капельки воды поблескивали на бутонах, на листьях, на колючих стеблях.

Григорий, склонив голову к левому плечу, пару минут любовался этой картиной. Картонные ящики чем-то неуловимо напоминали гробы, а вот цветы были прекрасны.

– Ну хватит, – поторопил брата Илья, – это уже не цветы, – сказал он.

– А что это? – спросил Григорий.

– Это деньги. Можешь умножить двести восемьдесят стеблей на стоимость одного цветка и получишь выручку. Минус, естественно, накладные расходы – бензин и торговцы.

Цветы братья продавали в нескольких точках, причем у них было заведено брать деньги за цветы сразу, продавая розы немного дешевле, чем остальные поставщики. Поэтому с братьями с удовольствием имели дело, считали их людьми основательными и порядочными. Конкуренты же влезать в конфликт с братьями Вырезубовыми не рисковали, слишком уж мрачными, угрюмыми и грозными выглядели близнецы. Да и их мать, Наталья Евдокимовна Вырезубова, тоже слыла женщиной крутой. Как-никак она родилась и выросла в Сибири, в маленьком таежном поселке. И если что, то могла, как говорится, показать зубы, да еще так обложить матом, что любой грузчик позавидовал бы.

В ее комнате на стене висела двустволка, старая, еще довоенная. Наталья Евдокимовна раз в две недели сама чистила ружье, быстро разбирая и умело складывая. Оружие содержалось в идеальном порядке, а” уж пользоваться она им умела. Братья иногда подшучивали, говоря:

– Наша мать и медведя-шатуна в случае чего завалить может.

Стреляла Наталья Евдокимовна отменно. Не многие столичные охотники могли бы с ней потягаться.

Мать вышла на крыльцо, вытерла руки о чистый передник, посмотрела на сыновей.

– Пустыми не возвращайтесь, – жестко и в то же время призывно произнесла она.

– Да, да, мама. Сами понимаем, пора бы уже.

– Вот-вот, пора бы уже.