«Набухание почек», по выражению рассказчика. Скоро ненависть расцветет пышным цветом, преобразуя все, чему ее научили, в законченную боевую философию.

Зеленые тропы уводили вверх от лабиринта бронированных щитов. Прозрачный пластик и сталь оплетали сады затейливым кружевом, пропуская уровень радиации, необходимый для растений. Ни одной машине не позволялось сюда заезжать. Передвижение – только пешком. Это была роскошь и привилегия немногих.

Поросль по обе стороны тропинки не вызывала у Пруфракс каких‑то сильных эмоций. Красиво? Да. Об этом можно говорить, думать, но в чем смысл всего этого? Приятные ощущения? Она не знала точно, что означает удовольствие – кроме мыслей об Ударе. Она понюхала цветок, который, как сообщала надпись, цветет только при свете молодых, еще не разгоревшихся звезд. Сейчас они как раз приблизились к такой звезде, и зеленые тропы стали черными и сочно‑зелеными от цветения. Для других растений, не приспособленных к такой темной среде обитания, установили лампы. Особые приспособления выборочно пропускали солнечные лучи сквозь отдельные пластиковые панели, только когда они падали под нужным углом. До чего же умны эти технологи…

Внешне технологи ей нравились больше, чем рассказчики. Впрочем, не ей одной. От технологов требовалась гибкость ума, а от рассказчика – большая емкость. Технологи были сильными и управляли сильными машинами, как в приключенческих мифах – именно технологи нередко становились прототипами для их героев. И сейчас Пруфракс захотелось, чтобы вместе с ней на зеленых тропах бродил какой‑нибудь технолог. Стоны сделали ее восприимчивой – глядя в зеркало, она замечала особый блеск в глазах. Однако в таком состоянии никакой продуктивной связи не получится. Эльфы совершенно не способны к воспроизводству. Оставалось лишь надеяться на обычную, ничего не значащую встречу.

Она подняла глаза и увидела человека метрах в ста. Он сидел чуть в стороне от тропинки, на специально отведенном для этого участке. Она приблизилась, стараясь, насколько позволяли одеревеневшие конечности, придать походке некую грациозную небрежность, и вскоре разглядела, что перед ней не технолог. Но не слишком разочаровалась из‑за этого. Ей было слишком спокойно.

– Вышестоящий, – сказал он, когда она оказалась совсем рядом.

– Подчиненный, – отозвалась она, быстро смекнув, что он не настолько уж выше ее по положению – старше всего на шесть‑семь корабельных лет, и непонятно, к какому классу принадлежит.

– Какой чудный эльф, – заметил он. Незнакомец был черноволос, ниже ее ростом, но по сложению чем‑то напоминал перчаточников.

Поблагодарив за комплимент легким кивком головы, Пруфракс указала на место возле него и вопросительно взглянула. Он подвинулся, Пруфракс села, охнув, и принялась массировать колени.

– Стоны? – спросил он.

– Плохая растяжка.

– А, так ты – перчаточница. – Он посмотрел на шрамы на ее руках.

– А вы откуда, если не секрет?

– Из небоевого подразделения, – сказал он. – Настройщик мандатов.

Она очень мало знала о мандатах – только то, что по инструкции мандат устанавливали на каждый корабль, но лишь очень немногим членам экипажа позволялось в него входить.

– Небоевого? – переспросила она удивленно. Конечно, она не почувствовала презрения – члены экипажа не могут относиться друг к другу пренебрежительно. К тому же она сейчас вообще ничего не чувствовала. Ей было слишком спокойно.

– В это пробуждение я слишком много работал, – сказал он. – Так что меня отправили прогуляться.

Чрезмерное рвение в работе рассматривалось на «Мелланже» как явление эротическое.