– Так-так. А эта Беглянка, что вы ловили вместе, эта Фатима Кристобан – он учил вас понимать ее точку зрения? Учил он вас сочувствовать мятежным телепатам?

У Эла вдруг стало очень сухо во рту. Было что-то – какой-то подтекст в этой беседе – исходившее от директора. От отчаянно попытался игнорировать это.

– Я… она запуталась, сэр. Сильно запуталась. Я полагаю, что чувствовал к ней жалость.

– Скажите мне, м-р Бестер, – сказал директор очень тихо. – Если вам придется выбирать между мятежным телепатом и… простецом… который лоялен земному правительству и принципам Корпуса, кого вы выберете?

– Я верен Корпусу, сэр. Мятежник есть мятежник.

– Так-так. Похвальная позиция. Думаете, д-р Сандовал Бей разделяет ее?

– Конечно, сэр, – но он почувствовал искру сомнения в этом. Бей мог – всего лишь мог – при определенных обстоятельствах – предпочесть телепата.

И он понял, с упавшим сердцем, что это сомнение услышано и замечено кем-то, невидимым для него.

– Очень хорошо. Это все, м-р Бестер.

И уходя, он ощутил ту же вспышку ненависти, что почувствовал в тот далекий теперь день, когда впервые увидел человека с ледяными глазами. И было кое-что еще – опасность, угроза. Не ему, а Бею. И смешаны они были с ужасающим торжеством.

Он силился справиться с дыханием всю дорогу домой. Бей был в опасности – в серьезной опасности, в этом он был уверен. Он должен его предупредить, пойти к нему в кабинет… Нет, это безумие; послать ему анонимное сообщение.

Но что, если Бей действительно предал Корпус? Не будет ли также актом измены предупредить его?

Но это же совершенно невозможно. Бей и был Корпус, олицетворяя все доброе в нем. Даже если он и симпатизировал некоторым мятежникам, это не значило…

Директор – простец, завистливый, помешанный на власти простец, который… Он гнал эти мысли, но они возвращались. Бей в опасности. Разве можно

бездействовать?

Тут он свернул за угол и какое-то мгновение не мог понять, где находится, как ноги привели его сюда, почему мир вдруг так ожил. Почему ему снова шесть лет и вся жизнь с той поры – сон.

Место. То место, которое Смехуны выжгли в его сознании. Все это вернулось – страх, стыд – больше всего стыд. Он почувствовал спазм в груди, но усмирил его в своем сердце, прочно, холодно и торжественно. Скрипя зубами, с подергивающимися веками, он сжал руку в кулак и поспешил прочь, пока ощущения не угасли, не стали снова воспоминаниями.

Они пытались провести его. Вот что они пытались сделать. Директор намеренно заставил его думать, что Бей в опасности, чтобы проверить его лояльность, его обязательства перед Корпусом. Если он сейчас пойдет к Бею, все будет кончено, все. Никакой Высшей Академии, никакого будущего в Метапол, ничего.

Бей в порядке. Возможно – он уклонился от мысли, но не мог полностью прогнать ее – возможно, Бей даже в курсе этого. С того безрассудного преследования Бразг и Нильссона все было направлено на это – выяснить, может ли Альфред Бестер стать настоящим пси-копом.

Теперь его дыхание успокоилось, а сердце нашло размеренный ритм. Он вернулся к себе и взялся за книги.

Спустя три дня он стоял одеревеневшими ногами на коротко подстриженной траве.

"Должен идти дождь, – подумал он. – Небо должно быть черным".

Но все было иначе. Солнце сияло бриллиантом на безбрежной подушке из голубого бархата с белыми кружевами. Листва на деревьях блестела от росы. Птицы пели, хотя музыка – музыка в его голове – почти заглушала их пение.

Он был один, здесь, у могилы.