Пардальян считал, сам не зная почему, что ему удастся избегнуть чудовищной смерти, уготованной ему Фаустой. Он так полагал и так сказал, даже не задумываясь о печальных последствиях, которые могла иметь его откровенность.

Итак, вновь обретя способность рассуждать, он ничуть не удивился тому, что яд на него не подействовал, и съехидничал:

– Да, не везет госпоже Фаусте со мной! Не надолго хватило ее яда. А ведь я ее предупреждал! Теперь мне ничего не остается, как осуществить вторую часть моего предсказания и выйти отсюда живым и невредимым прежде, чем меня одолеют голод и жажда. Что ж, придется мне опять расстроить госпожу Фаусту; она, право, слишком уж милостива ко мне, так и осыпает благодеяниями.

«Выйти отсюда» – сказал шевалье; однако же как это сделать? Есть ли выход? И Пардальян прошептал:

– Посмотрим! Последние сутки я только и делаю, что воюю со всяческими хитрыми механизмами, которые столь любезны сердцу господина Эспинозы.

Разрази меня гром, если эта могила тоже не оснащена какими-нибудь пружинами! Кроме того, я знаю мою Фаусту: она наверняка оставила себе какой-нибудь ход, чтобы при желании убедиться в моей смерти. А такое желание у нее наверняка возникнет. Поэтому – поищем!

И Пардальян принялся за поиски методичные, тщательные, терпеливые, насколько это было возможно в окружавшей его кромешной темноте.

Однако он со вчерашнего дня, по существу, так и не отдохнул. Кроме того, очевидно, мерзкое снадобье очень подорвало его силы, так что уже через несколько минут ему пришлось остановиться.

– Черт, – пробормотал он, – думается мне, эти поиски могут затянутся и оказаться куда более трудными, чем хотелось бы. От яда госпожи Фаусты ноги сделались ватные. Так не будем же понапрасну тратить силы. Пусть его действие полностью рассеется, а мы пока отдохнем.

С этими словами Пардальян, за неимением табурета, уселся на свой сложенный плащ, расстеленный на плитах, и стал ждать, когда силы вернутся к нему. Пользуясь временем, он добросовестно изучал топографию своей камеры, дабы облегчить, насколько это возможно, свои поиски.

Через некоторое время шевалье почувствовал себя окрепшим и решил возобновить свои труды.

Но внезапно, вместо того, чтобы подняться на ноги, шевалье растянулся плашмя, прильнув ухом к плитам. Почти тотчас же он прошептал с лукавой улыбкой на лице:

– Черт возьми! Или я сильно ошибаюсь, или вот тот, кто избавит меня от долгих поисков. Если мне посылает его госпожа Фауста, желая со мной покончить...

Тут он в тревоге замолчал, и на лбу у него выступил пот.

«Если их несколько, что весьма вероятно, – подумал он, – хватит ли у меня сил для схватки?»

Он сел на корточки и стал бесшумно разминать кисти рук.

– Хорошо! – произнес он скоро с удовлетворенной улыбкой. – Если их не слишком много, может и удастся выкрутиться.

Шевалье прижался к стене, вслушиваясь и вглядываясь, готовый действовать.

Он увидел, как одна из плит прямо перед ним слегка шевельнулась. Он быстро подошел, устроился поудобней, встав на колени, и стал ждать.

Теперь плита, толкаемая невидимкой, медленно поднималась и, поднимаясь, скрывала собой сидящего Пардальяна.

Не двигаясь с места, он вытянул вперед руки, готовые сомкнуться на шее врага, которого он ожидал здесь, у зияющего отверстия.

Но его кулаки не обрушились на пришедшего.

Пардальян с удивлением увидел не вооруженных людей, а вошедшего в подземелье Чико, которого шевалье сразу же узнал и ошеломленно прошептал:

– Карлик!.