– Я не уйду, пока вы со мной не поговорите.

– Брюстер знает, что вы надоедаете одному из сотрудников?

– Да.

– Не может быть, это ложь. Оставьте меня в покое.

– Только после того, как мы побеседуем.

Послышались шаги. Дверь отворилась. Перед ним стояла Дебора Хиршблум. На ее лице можно была прочесть выражение усталого упорства матери, не желающей подчиняться капризам ребенка. Лицо было строгим и спокойным, что подчеркивало красоту его мягких линий.

Глаза – темные бриллианты в оправе нежной белой кожи, озаренной веснушками. Плотно сжатые губы без намека на губную помаду не оставляли стоящему перед ней Римо никакой надежды.

– Ну, в чем дело?

– Я хочу с вами поговорить. Можно войти?

– Уже поздно.

– Я знаю. Можно войти?

Она повела плечами и жестом пригласила его в дом. На ней была простая блузка цвета хаки и такие же шорты. Ноги босы. Кабинет был почти пуст, если не считать сложенных чуть ли не до потолка книг и шахматной доски на небольшом столике рядом с торшером. Два стула, металлическая койка, на которую она села с таким видом, что это никак нельзя было принять за приглашение.

– Могу я сесть? – спросил Римо, кивнув в сторону стула.

Это было позволено.

– Как вы уже знаете, все остальные руководители отраслевых проектов Форума встречались и беседовали со мной.

Никакой реакции. Римо продолжал:

– И мне стало интересно, почему вы меня не пригласили?

– Мне это ни к чему.

– Вот я и заинтересовался, почему это так?

– Поточу, что человек, избивающий семерых хулиганов, совсем не такое уж удивительное явление, каким его, очевидно, считают мои коллеги.

– Значит, для вас насилие – обычное явление…

– Жестокость исходит от вас, и мне это абсолютно не нравится. Я знаю, что Хокинс приземлился без парашюта, а вы – с парашютом, принадлежавшим ему. Я знаю, что он пытался вас убить, но погиб.

– Вы израильтянка, да?

– Да. Вы это знаете.

– И вас отталкивает насилие?

– Да.

– Разве израильтяне не обязаны проходить службу в армии?

– Да, обязаны.

– И все же вам не по нраву жестокость и насилие?

– Да, конечно. Почему бы и нет?

– Потому что ваш народ не смог бы выжить без насилия. Ему приходится быть жестоким. Если арабы перестанут стрелять, они получат мир и покой. Если перестанете стрелять вы – получите еще одну войну.

– Мистер Пелхэм, к чему вы клоните? Из-за того, что мы находимся в численном меньшинстве в пропорции 1:150 по отношению к людям, к несчастью, поставившим целью нации наше полное уничтожение, из-за этого мне должно нравиться то, что я делаю для спасения и выживания? Чтобы жить и выжить, нужно, кроме всего прочего, копать и чистить выгребные ямы. Но при этом совершенно не обязательно любить это занятие. Чего вы на самом деле добиваетесь? Вам абсолютно все равно, как я отношусь к насилию. Это вас не интересует. Что вы хотите?

– Понимаете, передо мной возникла проблема, и вы – ее часть. Видите ли, я отвечаю за безопасность тех, кто тут живет и работает. А все постоянно находятся в движении, особенно вы, и поэтому для того, чтобы реально обеспечить безопасность, я должен иметь хотя бы общее представление, где вас, при случае, найти. Нападение на Форум этой банды мотоциклистов может быть только преддверием других, грядущих событий. Не уверен, что это произойдет, но если они еще что-то придумают, я должен обеспечить безопасность всех и каждого из ведущих специалистов.

– В английском языке, мистер Пелхэм, есть слово, которым можно охарактеризовать сказанное вами. Оно четко в определении и значимо по сути.