Я постепенно свыкался с ритмом жизни в уединенном сельском округе. Лошадей сменили трактора, но пройдет еще немало времени, прежде чем крестьянин утратит рассчитанную неспешность в мыслях и движениях: эта неспешность выработана долгими столетиями тяжелого ручного труда: надо было беречь силы, чтобы их хватило на целый рабочий день.

Оказалось, что и обычная поездка за продуктами может стать трудным испытанием. Через несколько дней мы отправились в Толлертон, в бакалейную лавку. Подъезжая, мы увидели, что оттуда вышел Эгберт Карт и уселся в свой «бентли». Хозяйку лавки мы застали за увлеченным разговором с одной из местных жительниц. Она приветливо улыбнулась нам и продолжала говорить; при виде людей незнакомых обе женщины перешли на зашифрованный язык: их диалог своей загадочностью и напыщенностью напоминал теперь диалог Вестника и Хора в древнегреческой трагедии.

— Не знаю, будет ли он продолжать в том же духе.

— И я не знаю. Пожалуйста, пакет овсяных хлопьев.

— Хорошо… Кое-кто просто не создан для этого.

— А что им?

— Счастливчики.

— Говорят, их осталось не так уж много.

— Посмотришь, как кое-кто живет, с трудом верится.

— За чужой счет жить легко. И пакет стирального порошка.

— Хорошо… Но день расплаты уже не за горами. Скоро мистер…

— Похоже, весь корень зла в нем.

— Иному и не надо, а Господь ему дает.

— Везет некоторым… И фунт чеддера.

— Хорошо… Уж мы-то знаем, откуда ветер дует.

— И куда дует.

— Этот другой — неужто он ничего не может поделать?

— Что с него взять — старая развалина, песок сыплется. А все же настоящий джентльмен, этого у него не отнимешь.

— Да, как говорят, другая закалка… Таких мало осталось, раз-два, и обчелся.

— Одни семьи процветают, другие хиреют. Такой уж закон у природы.

— Ясное дело. Кровь постепенно разжижается… Всего, значит… Сейчас посчитаю… Один фунт три шиллинга два пенса, миссус.

— Хорошо. Плачу наличными — записывать за мной не нужно.

— Да, не то что некоторые. Спасибо, миссус.

— Ну, я пошла… Где моя вторая корзинка? Как поживает Том?

— Хорошо, спасибо… Неплохую деньгу зашибает, да еще и обедом кормят. Грех жаловаться… Но как вспомнишь былые деньки, сердце щемит,— не та стала наша деревня, не та. Наша жисть не для городских.

— Говорят, он тут только наездами бывает.

— Кое-кому это в досаду.

— Мало что в досаду, а ты терпи.

— Кому они там перемывали косточки? — спросила Коринна, когда мы вышли на улицу.

— Нашим соседям… Берти Карту и…

— Противные старые сплетницы.

— Но ты с таким вниманием ловила каждое их слово, Коринна.

— Я не знала, что они говорят о мистере Карте.— Она вспыхнула.

Еще совсем недавно Коринна была ребенком. Мне, как и другим отцам, трудно свыкнуться с мыслью, что она уже без пяти минут молодая женщина, невеста. На всех ее поклонников я, должно быть, буду взирать с подозрением или неприязнью. Все они будут казаться мне недостойными моей дочери.

— Он тебе в отцы годится,— неожиданно для самого себя выпалил я.

— «Шик-блеск»,— к сожалению, таково было прозвище чрезвычайно шикарной и всегда невозмутимой директрисы школы, где училась Коринна,— «Шик-блеск» говорила, что все женщины хотят выйти замуж за человека, олицетворяющего для них отца. В том, конечно, случае, когда у них добрые отношения с отцами.