— Значит, это Элвин.

— Или его брат. Если исходить из мотивов. Ни у кого больше нет таких весомых причин подкапываться под Пейстона. Насколько нам известно.

У меня мелькнула новая догадка.

— Допустим, Роналд понял тайный смысл этой затеи с кукушкой — он не дурак. Бесспорно, его уязвил розыгрыш с председательством. А что, если и все остальное сделал он сам. С таким расчетом, чтобы свалить вину на Картов и выкурить их отсюда? У него нет убедительного алиби, и я кое-что слышал о его мстительности: упаси Бог стать у него на пути.

Сэм обмозговал мое предположение.

— Навряд ли. С такой прорвой денег, как у него, можно было придумать что-нибудь попроще для экспроприации Картов.

— Денег у него, конечно, вагон. Но влияние в здешних краях не очень большое. А он добивается влияния, которое за наличные не купишь. Не странно ли, что он с такой кротостью принял извинения Элвина? Похоже, он хотел показать, что его ничуть не задел розыгрыш.

— И скрыть свои истинные побуждения. Возможно, ты и прав.— И Сэм сразу же переключился на другую тему:— Коринна выглядит куда лучше, чем в прошлый мой приезд.

— Рад слышать,— уклончиво отозвался я.

— Вчера ночью она написала письмо Берти.

— Боже! Откуда ты?…

— Многие любят разговаривать с репортерами. Даже их родные сестры.

— Но я думал… она… преодолела свое увлечение.

— Вот об этом она и написала. Рвать цветы запрещено. Для нее это было что-то вроде экзамена.

— Экзамена?— Я был озадачен. Никогда не знаешь, чего ждать от молодежи.

— Да. Наша милая девочка сказала, что, к своему удивлению, не чувствует почти никакой боли. Ну что ж, опыт великая вещь; эту мысль я почерпнул в глубоком источнике своей мудрости.— Сэм сардонически воззрился на меня.

— Если бы ты знал, как я доволен. И тобой. И вами обоими.

— Она рассказала, что у вас с ней был чудесный разговор. Это и помогло ей справиться с собой.

С минуту я молча смотрел в окно на лужайку, где Коринна с помощью кусочка сахара пыталась обучить Бастера какому-то трюку.

— Хорошо бы источник твоей мудрости помог тебе уладить и собственные дела,— произнес я наконец.

— Ну, это особь статья.

— В разговоре со мной Вера выразила надежду, что ты не влюбишься в нее.

Сэм задумчиво посмотрел на меня.

— Почему? А я полагал, это будет ей приятно.

— Видимо, она не хотела бы причинить тебе боль.

— Я не о том: ей приятно, когда англичане относятся к ней как к человеческому существу, а не диковинной экзотической птице. Ведь она, что ни говори, принесла большую жертву: вся ее семья ожесточенно противилась ее браку с белым. Роналд держит ее. в клетке. Разумеется, она обречена.

— Обречена?— Я вздрогнул.— Что ты хочешь сказать?

— Она целиком подчинена власти обстоятельств. Беспомощна. У нее нет достаточно веских причин, чтобы жить — или не жить. Она спокойно принимает все, что ни случится. Легче сказать «да», чем «нет». Очень умна, но воли никакой. Ей бы завести кучу ребятишек. Вот тебе и ответ.

— Что же ей мешает иметь детей?

— Роналд их не любит, у него настоящая детофобия.

Интересно, задумался я, останется ли Вера такой же одинокой, отрезанной от всех окружающих, если ее муж окончательно обоснуется в Замке? Лишь позднее я оценил ловкость, с какой Сэм увел разговор в сторону от его чувств.