— Вы! Я! Вас! Вы…
— Мы ему не нравимся, — заметил Гордеев, затыкая Носкову рот носовым платком.
Носков замотал головой с таким умоляющим выражением лица, что Гордеев передумал и платок вытащил.
— Значит, мы вам не нравимся?
— Что уж тут говорить, — со вздохом согласился Носков, — я испытываю к вам чувство, далекое от трепетного восторга… Вы… вообще кто?
— Юра, он остроумный, — заметила Яна. — Мы ему не нравимся, но он мне нравится.
— Осторожно, — предупредил Гордеев. — Я знаю одну женщину, которой он нравился. Ее сейчас нет в живых.
Яна побледнела и отступила на шаг назад.
— О чем это вы?! — закричал Носков.
— Спокойней, спокойней. Вы же почтенный человек. Старец седьмого возраста…
— Никакой я вам не старец!
Яна отозвала Гордеева, и они вышли из гаража.
— Я хочу знать, — сказала она, — что ты имел в виду. Он был знаком с Милой?
— Видишь ли…
— Отвечай мне!
— Да, он знал ее.
— И что между ними было?
— Кажется, несложно предположить. Они были любовниками. Помнишь, ты мне сказала, что после Зингера у нее было много мужчин? Он был одним из них.
— Понимаю… Это он ее убил?
— А вот этого я тебе не сказал.
— Юра, зачем мы здесь?!
— Яночка, это не связано с твоей сестрой. Это работа на… государство. Этот человек — преступник. Мне поручили его найти.
— Я уже вообще ничего не понимаю…
— Доверься мне.
Она с сомнением покачала головой:
— Я только это и делаю… Но чем дальше… Не знаю. Мне хочется бросить все и сбежать.
— Потерпи, — попросил Гордеев. — Ты мне нужна. Я один сейчас не справлюсь.
— Правда?
— Правда. Просто поверь. Представь, что я твой режиссер. Ты же доверяешь им на съемочной площадке, верно?
— И не только там… — Она слабо улыбнулась.
— Вот видишь. — Он потрепал ее по щеке. — Это очень важное дело. Очень и очень. Как говорил Никулин в «Бриллиантовой руке», может быть, меня даже наградят.
Она засмеялась.
— Ну вот и хорошо, — заметил Гордеев. — Идем назад, и помогай мне. Надо его дожать. Может быть, и про Милу что-то новое узнаем.
Они вернулись в гараж.
— Старец седьмого возраста, — сказал Гордеев, — это комплимент, ценить надо. По старым славянским исчислениям «старец седьмого возраста» — это человек возраста мудрости, с сорока до пятидесяти пяти лет.
— Ты столько всего знаешь, — восхитилась Яна.
— Может быть, я вас оставлю, — предложил Носков, — чтобы вам было комфортней говорить друг другу комплименты?
— Спокойно. — Гордеев положил ему на плечо свои тяжелые руки. Мы с вами только поговорим… — Он надавил Носкову на плечи. — По-хорошему… по-доброму…
— И отпустите? — с сомнением и надеждой спросил Носков.
Вероятно, то, что его ни разу не назвали по фамилии, вселяло некоторую надежду, он мог думать, что все, что сейчас происходит, просто хулиганская выходка. Правда, эти двое были русскими, странное совпадение…
— Конечно, отпустим. Не верите?
— Не очень, — с усилием сказал беглый прокурор. |