Изменить размер шрифта - +
Джуди часто становилась центром внимания и главной темой разговоров в пабе, и ее всегда узнавали в городе. «Смотри-ка, это та самая знаменитая военная собака», – говорили люди. Но со временем она растворилась в повседневной жизни города[2].

После эпической борьбы за жизнь, которую человек и собака вели последние несколько лет, их жизнь в Портсмуте была пресной. На посвященном памяти Фрэнка сайте, открытом его семьей, его дети говорят, что «жизнь английского общества казалась ему несерьезной и даже смехотворной, после того что он перенес в лагерях». Для вернувшихся на родину военнопленных такая реакция вряд ли была необычной.

Кроме того, усиливавшемуся недовольству Фрэнка способствовали и другие факторы. Лиззи Оливер, историк, изучающая проблему военнопленных (ее дед Стэнли Расселл делал на Суматре наброски с Джуди), говорит, что в то время «семьи или уезжали за рубеж, чтобы побаловать возвратившихся с войны мужчин, или шли другим путем: о пережитом никогда больше не говорили. Ни тот, ни другой метод на самом деле не был удачным». Джон Хедли рассказывал, что его семья «полагала, что мы пережили такое, что никогда уже не станем нормальными людьми. К нам они относились как к ненормальным. Нас баловали. И с таким отношением мне пришлось тяжело. Такова одна из причин, по которой я всего лишь через полгода вернулся на старую работу в Малайе… Я хотел, чтобы меня понимали. Если угодно, я хотел чувствовать себя нормальным»[3]. Действительно, Фрэнк почти никогда не говорил о том, что пережил в лагерях, хотя ему всегда нравилось демонстрировать Джуди и хвастать ее смелостью.

Между тем, многие вернувшиеся военнопленные находили Великобританию, по словам Оливер, «весьма мрачной и убогой» страной после войны в тропиках. Забавно, но несмотря на обстоятельства своего пребывания в Азии, многие бывшие военнопленные скучали по синеве неба, зелени джунглей и бирюзовым водам морей. «Унылые пейзажи зимней Англии, напротив, приводили многих бывших военнопленных к удивленному вопросу: «И это все?» – пишет Оливер. К тому же зима 1946/47 года была особенно холодной, из-за чего в течение нескольких недель по всей стране сокращалось потребление энергии и миллионы человек лишились работы из-за закрытия заводов. Большую часть января и февраля 1947 года страна прожила при свечах[4].

Послевоенное восстановление Портсмута шло очень медленно, и это усиливало общий дискомфорт. Еще в 50-х годах город оставался в руинах из-за нехватки материалов и рабочих рук, усугубленной низкими темпами развития британской экономики. Первый магазин на Коммершиэл-Роуд открылся только в 1952 году. «Долго после войны приходилось читать и слышать: «Это случилось на месте падения бомбы там-то и там-то», – вспоминал послевоенные годы раздраженный местный полицейский. Исторические здания, которые придавали неповторимую уникальность Портсмуту и Саутси, исчезли. В конце концов им на смену пришло безвкусное, построенное государством жилье, которое вызывало у людей скорее отвращение, чем вдохновение.

Итак, Фрэнк кипел изнутри, сдерживая проявления своих чувств, и жил в холодной раковине города в стране, приходившей в упадок и пытавшейся справиться с утратой имперского могущества. У него не было особых видов на будущее. Оставалось жить воспоминаниями. Работа была необходимой рутиной, а не перспективным увлечением.

Хотя мы не знаем, страдал ли Фрэнк какой-то формой послевоенной тоски – синдромом посттравматического расстройства или чем-то подобным, ему было трудно просто стряхнуть кошмар военных переживаний и дисгармонию, возникшую при возвращении к «нормальной жизни». Немногим удавалось совладать со страданиями и пленом так, как это сделал Руз Войси, который, в сущности, постарался полностью забыть заточение в лагерях. «Возможно, природа стерла эти воспоминания из моей памяти, – говорит Войси сегодня, – но я загасил много самого дурного из моих воспоминаний.

Быстрый переход