— А листья тиса могли дать такие же симптомы? — настаивал Монк.

Медик задумался так надолго, что Уильям уже хотел повторить свой вопрос.

— Да, — сказал наконец Галлахер. — Могли. — Лицо у него стало совсем белым.

— Именно такие симптомы? — не отступал сыщик.

— Ну… — Доктор колебался, и лицо стало совсем несчастным. — Да… я не могу считаться экспертом в этой области, но иногда случается видеть деревенских ребятишек, запихавших себе в рот листья тиса. И женщины, как известно, — он замолчал на мгновение и затем грустно продолжил: — Используют их, пытаясь вызвать выкидыш. В соседней деревне примерно восемь лет назад от этого умерла молодая женщина.

Стефан опять пошевелился.

— Но ведь Гизела ни на минуту не выходила из комнат Фридриха, — сказал он тихо. — Даже если его и отравили, она из всех была меньше всего способна это сделать. И поверьте, если б вы знали Гизелу, вам бы никогда и в голову не пришло, что она может кого-то просить доставить ей яд. Никогда в жизни она не поставила бы себя в такую роковую зависимость от кого бы то ни было.

— Но ведь все это чудовищно! — жалобно сказал Галлахер. — Надеюсь, вы сделаете все возможное, чтобы разрушить такие мрачные подозрения и, по крайней мере, очистить от них доброе имя несчастной женщины!

— Мы сделаем все возможное, чтобы найти истину и доказать ее, — многозначительно пообещал Монк.

Галлахер в этом нисколько не сомневался. Он встал и схватил руку сыщика.

— Спасибо, сэр! Вы снимаете бремя с моей души. И если я еще могу вам чем-нибудь помочь, то, пожалуйста, скажите. И вы тоже, конечно, барон фон Эмден. Всего хорошего, джентльмены, всего хорошего.

— Ну, вряд ли мы что-то установим, — заметил Стефан, когда они с детективом уселись в коляску и Монк взял в руки вожжи. — Возможно, это был тисовый яд… но Гизела его отравить не могла.

— Да, по всей видимости, это так,&