Доктор Галлахер оказался человеком с мягким обхождением, лет пятидесяти или около того, который нисколько не взволновался при известии, что к нему за помощью пожаловали два джентльмена из Уэллборо-холл.

— Ну-ну, — сказал он любезно, — как вам только не стыдно, барон фон Эмден, что это с вами? Дайте-ка взглянуть… Правое запястье, да?

— Извините, что мы обманули вас, доктор. — Стефан улыбнулся и подбоченился, продемонстрировав тем самым, что его сильные здоровые запястья в полном порядке. — Это довольно деликатная материя, и мы не хотели бы оповещать об этом всех. Надеюсь, вы понимаете. Мистер Монк, — он указал на стоявшего рядом с ним сыщика, — старается нам помочь с этим очень неприятным делом, возникшим из-за обвинений, заявленных графиней фон Рюстов.

Галлахер смотрел на посетителей, ничего не понимая.

— О, да вы, значит, ничего не слышали! — Барон скорчил горестную мину. — Боюсь, что она повела себя совершенно… совершенно необычно. И все дело будет слушаться в суде.

— Какое дело?

— О смерти принца Фридриха, — вмешался в разговор Уильям. — С сожалением должен констатировать, что графиня стала распространять в обществе обвиняющие слухи, будто он умер не по причине несчастного случая, а от преднамеренного отравления.

— Как? — Медик был ошеломлен. Казалось, он не мог поверить в то, что расслышал все правильно. — Что вы хотите этим сказать? Неужели… что я… что… я…

— Нет, разумеется, нет, — поспешно заявил Монк. — Никому и в голову не могла прийти подобная мысль. Она обвиняет в отравлении вдову, принцессу Гизелу.

— Боже мой! Это просто неслыханно! Это ужасно! — Галлахер отступил на шаг и упал в кресло. — Но как и чем я могу помочь?

Стефан хотел было заговорить, но детектив резко перебил его:

— Вас, несомненно, вызовут для дачи свидетельских показаний, если мы не соберем достаточно доказательств обратного и не заставим графиню взять назад заявление и сполна выразить свои сожаления и извинения. И самой большой помощью с вашей стороны будут ответы на все наши вопросы с абсолютной искренностью, так, чтобы мы знали, чем располагаем, если она найдет умного защитника, чего нам следует опасаться как самого худшего.

— Ну конечно! Разумеется! Я сделаю все, что в моих силах. — Доктор прижал ладонь ко лбу. — Бедная женщина! Потерять мужа, которого она так глубоко любила, а затем столкнуться с такой дьявольской клеветой — причем со стороны той, которую она считала своим другом… Пожалуйста, спрашивайте, о чем вам угодно.

Монк сел напротив врача в коричневое, сильно потертое кресло.

— Вы понимаете, что я выступаю как бы в роли адвоката дьявола? Я хочу нащупать какие-то уязвимые места. Если я найду их, то буду лучше знать, как высматривать систему защиты.

— Конечно. Начинайте, — сказал Галлахер почти нетерпеливо.

Детектив почувствовал угрызения совести — но очень легкие. Главным для него было — докопаться до правды. Это было единственное, что имело значение.

— Вы были единственным, кто лечил принца Фридриха? — спросил он врача.

— Да, со дня падения и до самой смерти. — При воспоминании об этом медик побледнел. — Я… я честно полагал, что бедняга выздоравливал. Мне казалось, что он стал чувствовать себя значительно лучше. Конечно, он довольно сильно страдал от болей, но так всегда бывает, когда налицо переломы костей. Однако лихорадка стала отступать, и он начал понемногу есть…

— Когда последний раз вы видели его живым? — спросил Монк и уточнил: — Перед тем как он умер.