— А Гизела совсем другая? — спросил Уильям.

— Ну разумеется! — Эвелине и этот вопрос показался забавным, и в голосе ее послышались насмешливые нотки. — Гизела всегда любила роскошь цивилизованной жизни, а с ее-то остроумием она любого может заинтересовать! У нее есть дар все делать чрезвычайно утонченным и в то же время невероятно комичным. Молодой принц Уэльский нашел ее просто обворожительной. Я это заметила по тому, как сияли у него глаза, когда он смотрел на нее, и по тому, как он то и дело спрашивал ее мнение. Она — одна из тех, кто умеет слушать, и делает это так, что вы чувствуете себя самым интересным человеком в мире и всецело завладели ее вниманием. А это настоящий талант.

И очень лестный для других, подумал Монк одобрительно, хотя в то же время внезапно насторожился. Такая способность слушать — могущественное искусство и, возможно, даже опасное.

Они подошли к поздним белым розам, образующим цветущую арку, и Эвелина чуть-чуть придвинулась к детективу, чтобы они могли пройти через нее бок о бок.

— А что думает принц Уэльский о графине Зоре? — спросил Монк и сразу же подумал, зачем ему нужно это знать. Вряд ли это могло иметь какое-то значение, разве только как отражение зависти, существующей между двумя женщинами. И, кстати, как сама Эвелина относится к Гизеле? И насколько глубоко все, что разные люди говорят о ней, коренится просто-напросто в элементарной зависти?

— Если честно, то я не уверена, что он вообще заметил Зору, — ответила фон Зейдлиц со смешливым огоньком в глазах. Ведь равнодушие было окончательным приговором, и она это знала.

— А что, Фридрих никогда не высказывал недовольство из-за такого всеобщего внимания к его жене? — спросил Монк, когда они, выйдя из-под арки белых роз, двинулись по дорожке между клумбами с ирисами. Теперь, правда, от них остались только мечевидные зеленые листья — ирисы давно отцвели.

Эвелина улыбнулась.

— О да, иногда бывало! Он мог надуться, но она сразу же опять его завоевывала. Ей надо было только приласкать его, и он мгновенно забывал об обидах. Фридрих, знаете, ужасно ее любил, даже после двенадцати лет брака. Он ее обожал. И всегда ощущал ее присутствие, хотя в комнате могло быть множество людей.

Графиня оглянулась на арку из роз. Глаза у нее были ясными, но взгляд — отсутствующим, и сыщик не знал, о чем она сейчас думает.

— И она чудесно одевалась, — продолжала Эвелина. Мне всегда было очень интересно гадать, что она наденет на следующий день. Да, это стоило огромных денег, но Фридрих так всегда ею гордился… Ведь то, что она носила на этой неделе, становилось высшей модой на следующей. И все, казалось, сидело на ней как нельзя лучше, все было ей к лицу. И это тоже замечательный дар. Такая женственность!..

Монк взглянул на золотисто-коричневое платье своей спутницы с его необыкновенно широкими юбками, на деликатный вырез, украшенный волной кремовых кружев на груди, на талию, великолепно подчеркнутую мыском лифа и пышными рукавами. Ей не было причины завидовать элегантности Гизелы, и Уильям почувствовал, что улыбается в ответ.

Возможно, фон Зейдлиц прочла в его взгляде одобрение, потому что вдруг заморгала и опустила глаза, а затем слегка улыбнулась и пошла вперед. Походка ее при этом была очень грациозной, и в ней легко угадывалось, что сейчас эта дама собой довольна.

Последовав за ней, сыщик задал еще несколько вопросов о разных периодах жизни Фридриха и его жены. Он спросил даже о годах изгнания, проведенных в Венеции, и немного о придворной жизни в Фельцбурге до появления Гизелы. Картина, нарисованная Эвелиной, была яркой и многообразной и в то же время давала понять, насколько строги были формальности и условности, не только для подданных, но и для самих монархов — сугубая дисциплина во имя исполнения долга.