– Вы правы в том, что партии нужно быть готовой к тому, чтобы ясно и незвусмысленно отвечать на те вопросы, которые возникают, даже при рассмотрении явлений, о которых мы тут с вами говорили. Ваша подготовка этих ответов – и есть тот долг, который вы должны заплатить народу. Сейчас мне кажется, вы сумеете правильно найти и сформулировать эти ответы. Конечно, этим будут заниматься многие люди, не вы один, но ваша группа – звено в общей цепи. Полагаю, что интересное звено, не совсем привычно выстроившее свое положение в общей структуре наших огранов, но… В целом, скорее правильно, чем… ложно.

Сталин стал подниматься, отложил трубку, и похлопал себя по карманам френча. Вытащил пачку папирос, и не «Герцеговину», как о том было известно всем, а обычных папирос «Пушка», которые продавались на каждом углу. Сейчас же кто-то из незаметных ребят подскочил к нему и поднес, кажется, нерусскую зажигалку с пламенем, которое показалось очень ярким на этой веранде. А Рыжов и не заметил, что сумерки все же сгустились.

У дверей Сталин обернулся.

– И еще вот что, ответы, над которыми вы работате, важны не сами по себе, товарищ Рыжов. Они важны в русле общей теории, общей концепции, по которой живет и работает наша страна. А согласно марксизму-лене́низму, любая теория проверяется практикой, и только практикой. До свидания.

Сталин вышел. А Рыжов, разумеется, уже поднявшись, уже стоя, вдруг осознал, что вот та мелочь, что вождь как-то по-особенному сказал слово «ленинизм», и будет его едва ли не самым сильным впечатлением от встречи с этим человеком.

Он посмотрел на свою выпитую едва ли до половины чашку. На темной поверхности жидкости уже появилась тонюсенькая радужная пленочка, что бывает только с очень хорошим и густым чаем. И еще, он не понимал, чем и как для него и всей группы закончилась эта встреча. Зато остальным было ясно.

Бокий подошел к Рыжову поближе и строго прищурился, рассматривая его метров с трех. Блюмкин вообще хлопнул по плечу, словно поздравлял студента со сданным экзаменом.

– Значит так, товарищ Рыжов, – заговорил Бокий, не откладывая до того времени, когда они уйдут отсюда или окажутся в машине, видимо, он хотел опередить Блюмкина, – слушайте задание. Как можно скорее, а лучше если уже сегодня, отправляйтесь в Ленинград, встречайтесь с товарищем Сабуровым, и приступайте к заданию. Он вам все объяснит.

– Я и мои сослуживцы?

– Нет, – встрял Блюмкин. – Вы и Смеховой, вдвоем. – Он помолчал. – Будет лучше, если ваши подчиненные ничего об этом задании не узнают.

– Ваших сотрудников не привлекать, – высказался и Бокий. И куда-то заторопился, может быть, у него тут были и другие дела.

И действительно, в Москву Рыжову пришлось возвращаться на пару с Блюмкиным. Тот сидел по-прежнему сзади, развалясь, и смотрел на снежок по обочинам шоссе. Не произносил ни слова, даже не повернул головы, когда Рыжова высаживали перед особнячком в Неопалимовском переулке, в котором, несмотря на воскресенье, едва ли не во всех окнах уже горел свет.

# 3.

В особнячке Рыжов успел только вытащить из сейфа кобуру с пистолетом и запасной обоймой, и сунул в портфель, который стоял уже года два бессменно в его кабинете. В портфеле было все, что нужно для экстренного случая, полотенце, старенькая бритва, мыло, две банки тушенки, мешочек сухарей, спички, немного соли и даже несколько пачек махорки, завернутых от сырости в пергаментную бумагу.

Про махорку ему рассказал Раздвигин. Сам-то Рыжов не курил, но махорка, особенно хорошая, которую выпускали московские фабрики, ценилась… в некоторых местах, как универсальное средство оплаты.