— Как обстоят дела со мной? — осторожно спросил он.

— Я бы тоже хотел это знать. Как?..

Их беседу прервал Бранд, явившийся навестить Йеспера, лежавшего рядом с Александром.

— Бранд, иди сюда, это муж Сесилии, — сказал Тарье. — А это мой младший брат. Нас было трое братьев, но Тронд… погиб два дня назад. А этот белобрысый, что на кровати рядом, сын нашего соседа, Йеспер.

— Вы ранены, полковник? — спросил Бранд, видя знаки отличия на шинели, лежащей рядом на грубых нарах.

— Называй меня Александр! Разве я не член семьи?

— Да, конечно. Добро пожаловать! — улыбнулся Бранд.

— Спасибо. Я только что спросил твоего брата, что у меня повреждено.

— Ты, я вижу, можешь разговаривать и поворачивать голову, двигать руками, смотреть по сторонам, — деловито заметил Тарье. — Это хорошо. Ты чувствуешь боль?

— Нет, совершенно не чувствую.

«Вот этого-то я и боялся», — подумал Тарье.

— Ты можешь двигать ногами?

— Я не чувствую ног, — засмеялся Александр.

Глубоко озабоченный, Тарье подошел к другому концу кровати и уколол ступни Александра кончиком ножа.

Никакой реакции не последовало. Тарье тяжело вздохнул.

— У тебя прострелен позвоночник, Александр. Я пробовал вытащить пулю, но она сидит слишком глубоко.

Внезапно до Александра дошло:

— Ты думаешь, что я…

— В данный момент ты парализован от поясницы и ниже. Но ты можешь поправиться. Подождем еще несколько дней, а потом будем решать, что делать.

Все смотрели на него, молчаливые и подавленные. Наконец Александр взял себя в руки.

— А что у моего соседа? — спросил он.

— У Йеспера перебита кость в стопе, — ответил Бранд, — и ни у кого в мире не было более серьезного ранения, чем у него! Однако Тарье бессердечно считает, что рана заживет сама по себе, если лежать спокойно. Самой же серьезной болезнью у Йеспера является тоска по дому.

— Да, для норвежца бессмысленно участвовать в этой войне! Вы добровольцы?

— Нет, нас призвали насильно.

— А ты ведь тоже слишком молод, — сказал Александр Бранду. — Я поговорю, чтобы вас перевели в подразделение, занимающееся отправкой домой раненых.

Йеспер просиял, Бранд тоже вздохнул с облегчением.

— Когда вы приедете в Данию, вы можете жить в моем доме, у Сесилии, — продолжал Александр. — Это очень обрадует ее, я знаю. Но тебя, юноша, — он посмотрел на Тарье, — мы не можем лишиться.

В ту ночь Александр Паладин лежал без сна и думал о своей жизни — о том, что было и что будет. Как прошлое, так и будущее, представлялись ему темными, но у него были его профессия, в которой он до сих пор преуспевал, богатство, Сесилия.

А что скажет она, если он останется парализованным? Почувствует ли она какое-то облегчение?

Нет, этого он не думал.

Единственное, что он не учитывал, был его благородный характер, о котором он даже и не задумывался.

Он проводил взглядом Тарье, делавшего обход раненых с лампой в руке.

«С этим человеком я не должен иметь близкую дружбу, — с неясным беспокойством подумал он, — он слишком похож на Сесилию».

Слишком похож на Сесилию?

Александр не обратил внимания на выбор слов. Если бы он заметил это, он бы ужаснулся.

9

Был уже октябрь, когда длинный обоз с ранеными наконец-то отправился в Данию.