Сесилия вела жестокую внутреннюю борьбу, ее руки вцепились в ткань ночной рубашки. Она с усилием глотнула слюну.

— По ночам, когда мы лежим…

— Ну, ну… — его голос был по-прежнему дружелюбным.

— Я чувствую голод, пустоту — Александр замер, полуобернувшись к ней, так что она не видела его глаз.

— Я тоскую, — тихо произнесла она.

— Но почему?

Сесилия закрыла лицо руками.

— Не задавай таких глупых вопросов! Мое тело требует своей дани. Неужели это трудно понять?

Он осторожно положил руки ей на плечи.

— Идем, Сесилия.

Она стояла, закрыв лицо руками.

Он осторожно поднял ее и понес к постели. Она не осмеливалась смотреть на него, замечая, что он лег рядом.

— Скажи, что я должен сделать, дорогая Сесилия?

— Я не могу, не могу!

Он осторожно развязал тесемку на ее ночной рубашке.

— Если это хорошо для тебя, кивни мне.

— Александр, тебе не должно быть противно…

— Мне не противно, дорогая. Ты такая красивая, и мне интересно узнать, что чувствуют женщины. Мне это совершенно неизвестно.

Она заставила себя спросить:

— А ты сам… ничего не чувствуешь?

— Конечно, нет! Но ты ни в коем случае не должна думать, что я чувствую отвращение! Будем называть это любопытством. Нет, это слово не подходит. Дружеский интерес, это вернее. Как тебе это нравится?

Просунув руку под ее ночную рубашку, он тронул пальцами ее соски.

— Я не могу тебе солгать… — с мукой в голосе произнесла она. — Ты и сам видишь, что кожа покрывается пупырышками…

— Да, это интересно… что грудь может менять форму, сжиматься, становиться тверже. Почему?

— Возможно, потому, что… Нет, Александр, мне так стыдно! Пока не поздно, прекратим эту игру!

— …потому, что грудь ждет поцелуя? — сказал он. — Я не знал об этом.

Он распустил ворот ночной рубашки и поцеловал одну грудь. Осторожно стал играть с ней. Сесилия задыхалась.

— Нет, нет, я так больше не могу!

— Ты что-нибудь чувствуешь?

— Не надо!

— Сесилия, я не хочу, чтобы ты лежала по ночам и страдала только потому, что связалась с таким недотепой, как я. Ты была так добра ко мне, когда я болел. Доставь же мне теперь радость сделать для тебя что-нибудь хорошее.

Она всхлипывала.

Без всякого смущения он положил руку на ее самое сокровенное место — и Сесилии показалось, что вся ее чувственность сосредоточилась в этой пылающей под тканью рубашки точке. Невольно она сделала слабое движение в сторону его руки.

— Нет! — жалобно произнесла она. — Иди к себе, Александр, прошу тебя, я не могу больше терпеть такой стыд! Будь добр, уходи!

Вздохнув, он убрал руку.

— Как хочешь, мой друг. Прости, если я вел себя неприлично! Это получилось непреднамеренно.

Он вышел и закрыл дверь, оставив Сесилию в полном смятении. Она медленно повернулась лицом к подушке, обхватила ее руками и жалобно тихо застонала.

— О, Александр, ты просто чудовище!

Потом села, свесив с кровати ноги, сжала колени и стала кусать себе пальцы.

— О, любимый, — шептала она. — Я не выдержу, не выдержу!

Прерывисто дыша, она произнесла:

— Что, собственно, нужно от меня мужчине? Поборов стыд, она встала с кровати и дрожащими пальцами постучала в дверь его спальни.

— Входи, — ответил он.

Она открыла дверь.