— Джанни, где Джанни? Ты нашел его?

— О, я могу догадаться, куда он пойдет, — ответил Стилчо.

— К Роксане.

Стилчо расхохотался, на лице его застыла кривая усмешка. Пусть один глаз его был закрыт повязкой и во рту не хватало зуба, но в темноте, когда шрамы были менее заметны, к нему почти возвращалась его загубленная красота. И даже некая элегантность. Он выхватил у Хаута мешок и швырнул его оземь, забрызгав кровью булыжники мостовой.

— Беги! — крикнул он ему и громко расхохотался.

— Стилчо, будь ты проклят!

— Давай же! — заорал пасынок. Вокруг них уже кружились, струились, взлетали, словно летучие мыши, тараторили призраки. Хаут, быстро оценив ситуацию, запахнул накидку и побежал, будто за ним гнались все обитатели Ада.

Стилчо выл от восторга. Бил себя по коленям ладонями.

— Беги, жалкий ублюдок! Беги, нисиец, беги!

Он за это поплатится. Утром. Хаут позаботится об этом. Но у него есть прямые Ее указания.

Стилчо со всеми сохранившимися знаками отличия роты потрусил в сторону моста, чтобы указать путь войску теней через реку.

За его спиной призраки занимались тем, чем в Санктуарии занимались все: они разбирались, кто с кем, накидывались друг на друга, искали убежища.

У реки Стилчо развернул войско в боевые порядки и повел по улицам — теперь уже медленнее, ибо сам был наполовину живым. Он доведет их только до определенного места. Для них баррикады Уэлгрина в верхнем городе или пасынков на востоке не составят проблемы; а поскольку воспоминания о том, как их убили, были весьма свежи в их памяти, долго разговаривать они не будут ни с кем. Они покажут обитателям верхнего города, насколько те в действительности уязвимы, покажут ублюдкам, что есть такие, кто помнит их последние приказы и их последние ошибки…

Он продолжал бежать, задыхаясь и прихрамывая, — Ишад неплохо его починила, но от долгого бега боль начала распространяться по всему телу.

Призраки проносились мимо, устремляясь кто куда. Их, разноязыких, влекло к любимым ранее местечкам, к бывшим жилищам, к старым обидам. Санктуарий мог прагматично относиться к своим призракам, но те на закате империи становились все отчаяннее, все злее, а с этими и вовсе невозможно было договориться. Они служили Ишад или Роксане.

Они влетели в казарму стражников Уэлгрина и пронеслись по коридорам с такой скоростью, что те даже не успели обернуться и рассмотреть их.

Затем показался монстр, и стражники бросились врассыпную.

Но каковы бы ни были его душевные страдания, он оставался лекарем. Боль, что он видел вокруг, терзала его, отдаваясь в собственном теле. «О, проклятье», — пробормотал он, увидев, как из полыхающего алым пламенем укрытия выскочил мальчик и бросил факел. Точнее, попытался бросить, потому что ему помешала стрела, пронзив ногу выше колена. Мальчик закричал и упал. «Проклятье». Харран захлопнул ставни, закрыл глаза, а затем вдруг повернулся и, стуча каблуками, бросился вниз по лестнице, навстречу запаху дыма и ослепительно яркому свету. От дыма защипало глаза. Шум стоял оглушительный, и Харран едва различил за ревом горящей баррикады и криками дерущихся людей вопли мальчика. Громко заржали лошади. А вот и стук копыт. Харран едва успел отскочить, когда мимо него пронеслась цепочка всадников. «Тихо, — шепнул он вопящему, мечущемуся от боли юноше. — Замолчи!» Схватив его за руку, Харран забросил ее себе на плечо и вдруг услышал бешеный лай и усилившиеся крики. Поднявшись на ноги, лекарь увидел, что всадники, теперь уже сплошной грозной стеной, возвращались.

О богиня…

Широким полукругом Страт выдернул меч и обрушил его на голову высокого человека.