Майкл Горен был самой яркой звездой на физическом небосклоне. Так его однажды назвал Бени Шульман, ведущий ток-шоу «Молодые» на кабельном телевидении BUR. Мишелю было восемнадцать лет, он окончил Гарвард и был самым молодым ученым на планете (так ему сказали, сам он не интересовался подобными комментариями, поскольку давно — лет с пяти — был уверен, с подачи родителей, что он гений и ему суждено перевернуть все — действительно все! — представления о Вселенной). «Вы — самая яркая звезда на физическом небосклоне», — сказал Шульман, смотревший на юношу с недоумением человека, знавшего, что Вселенная возникла тринадцать миллиардов лет назад, и полагавшего, что все, кто знает больше, — не совсем люди, а порождения двадцать первого века, отслаивающиеся от хомо сапиенс, как отслаивается и отпадает старая кожа, когда под ней вырастает новая. Логическая несообразность сравнения нисколько ему не мешала, и в каждом своем ток-шоу, интервьюируя очередное молодое дарование, он это сравнение повторял, чем вгонял собеседника в кратковременный ступор, что ему и нужно было для поднятия градуса спектакля.

Ответка последовала незамедлительно.

«Я не звезда. — Горен пренебрежительно отмахнулся. — Звезды бывают в футболе и фигурном катании. Я гений, совсем другое дело».

Если бы не эта фраза, о Горене зрители, скорее всего, забыли бы через полчаса, но наглость (как они считали) молодого выскочки запомнилась, а кличка «звезда физического небосклона» прилепилась, как рыба-прилипала. Так о нем писали, когда он решил проблему Шлезинга в теории групп, так его называли, когда он опубликовал сенсационную работу по М-теории, доказав, что струны являются сложными квантовыми системами, несмотря на очевидную элементарность. Так его называли, когда он получил престижную Миллеровскую премию. Так его называли, когда он в семнадцать лет женился на девушке, отказывавшей ему семнадцать раз, а на восемнадцатый сказавшей: «Хочешь жениться — женись, только перестань повторять одно и то же». «Совсем не мечтала выйти замуж за гения, звезду физического небосклона», — сказала Бетси тому же Шульману, когда тот спросил, ощущает ли она свое счастье и понимает ли хоть что-нибудь из того, что составляет смысл жизни ее мужа. «Совсем не мечтала выйти за него, но теперь смысл жизни Мишеля в том, чтобы я его не бросила, потому что тогда ему придется искать другую жену, а на такой подвиг, думаю, он не способен».

Как ни странно, жили они душа в душу — вот уж действительно: любовь приходит не сразу, и пути ее неисповедимы. Говорят же: Господь есть любовь. Говорят: неисповедимы пути Господни. Следовательно — простой силлогизм, — неисповедимы пути любви. Точка.

— Нет. — Бетси отодвинула телефон от уха. — Я не могу его позвать, Мишель работает. О чем вы хотели его спросить, миссис Шерман? Я ему передам. Видел ли он формулы Эверетта? Я видела. Кстати, вы — восьмая, кто сегодня с утра надоедает с этим вопросом. Я спрошу мужа, что он думает, — правда, думает он совсем о другом — и сделаю заявление для печати. Прислать копию на ваш мейл? Хорошо.

Закончив разговор, Лаура кипела от злости. Что эта женщина о себе думает? Еще год назад взять интервью у Горена не составляло проблемы. Он любил высказываться по любому поводу, особенно если это не касалось физики. О политике, погоде, философии и концертах Пирсона он говорил пространно и почти всегда на полметра мимо, а когда ему задавали вопросы о проблемах физики, в которых лучше него никто не разбирался, Горен изъяснялся коротко, сухо — абсолютно точно, как говорили коллеги, но потом этим коллегам приходилось раскрывать смысл сказанного гением, расшифровывать его слова и объяснять простым языком то, что Горен произносил задумчивым, будто игра ангелов под сурдинку, голосом.