— Понял, — произнес Юрис неожиданно сухим, четким, вовсе не высоким, а скорее басовитым голосом. Лаура даже успела подумать, что трубку у Юриса взял кто-то другой. — Выезжаю сейчас же, ехать тут максимум четверть часа. Материал давать на деск или вы хотите, чтобы я сначала переслал на вашу почту?

— На деск. А мне… Да, мне тоже.

— Буду держать вас в курсе, миссис Шерман.

Почему не звонит Кора?

— Мамочка!

О, господи, Вита.

— Доченька, ты в порядке?

Надо было спросить иначе, но что сказано, то сказано.

— Да, мамочка. Я поспала.

— Завтрак на столе. Найдешь? Я немного занята.

— Я уже.

— Молодец.

— Можно мне поиграть в «Соваж»?

Лучше под маминым присмотром, но, в принципе, если Вита выспалась…

— Хорошо, милая, играй.

— Спасибо, мамочка, ты самая лучшая, я тебя очень люблю.

— Я тебя обожаю, родная!

Пожалуй, все хорошо. Сегодня. Сейчас. Что вообще важно в мире? Сегодня, сейчас. Да.

Лаура позвонила Коре и ждала ответа с напряжением, с каким звонила пять лет назад доктору Шолто, чтобы узнать результаты обследования Виты.

— Ох, миссис Шерман, простите, что не перезвонила сразу.

— Ничего, миссис Эльберт.

— Я у себя, вернулась. Меня выставили! Сказали: занимайтесь своими делами.

— Служба спасения? — удивилась Лаура. Не могли они так сказать!

— Ой, нет, конечно. Они-то все сделали тип-топ. Не знаю, что за антидот, но через минуту Эльза и доктор Шеффилд пришли в себя.

— Что они сказали?

— Ой, не знаю. Как раз в это время явились трое из полиции. Детектив… не запомнила фамилию, совсем голова поехала от этих… И двое патрульных, у них значки, и я записала: Лео Кагалис и Шон Бернулли. Детектив задал несколько вопросов и попросил уйти. Если, мол, понадоблюсь, он знает где меня найти. И дверь запер, когда я вышла.

— Понятно. Можно, я еще позвоню вам, чтобы узнать новости?

— Конечно! Правда, я могу быть занята. Ой, меня вызывают. Простите, дорогая…

— Да, конечно.

Алан поставил машину на стоянку и к зданию Уилер пошел через парк — по аллее, которую называл липовой, хотя был уверен, что деревья с раскидистыми кронами и тонкими стволами если и были липами, то в другой реальности. В ботанике он был не силен, о растениях знал только, что без них земная атмосфера не наполнилась бы кислородом, и, значит, органическая жизнь не возникла бы, а тогда эволюция при всей ее кажущейся изобретательности не создала бы белковую клетку и длиннейшую эволюционную цепочку, в конце которой расположился человек разумный, способный не только выращивать злаки, но познавать мир.

Алан медленно шел по аллее, не думая ни о чем и наслаждаясь прекрасным летним днем, зеленью, редкими облачками, проплывавшими над кронами деревьев, игрой света и тени, будто солнце рисовало и сразу уничтожало на гравии дорожки причудливые картинки — тесты Роршаха.

Когда Алан ни о чем не думал — в том смысле, что не думал о конкретной задаче, — обычно включался механизм случайной памяти, и в голове всплывало что-то из детства… или из… нет, все равно из детства, потому что детством Алан считал всю жизнь до аспирантуры. Игры — компьютерные и обычные — детство по определению. Учеба в колледже? Детство: и мысли все еще детские, и поступки. Полезть с Огеном в полночь на купол учебного телескопа — детская шалость, обошедшаяся тремя месяцами на больничной койке и двумя операциями на голени. К счастью, все обошлось, могло быть хуже.