— Различие, которое вы проводите между подлым и благородным, представляется мне настолько же произвольным и бессмысленным, как вам — обычаи индусов, — отвечала Элиза.
— Вся тонкость как раз и заключена в произвольности, — указал д'Аво. — Будь обычаи благородного сословия логичны, всякий мог бы их вывести и стать благородным. Однако поскольку они бессмысленны и к тому же постоянно меняются, усвоить их можно, только впитав кожей. Такую монету практически не подделать.
— Как золото?
— Истинная правда, мадемуазель. Золото — везде золото, однородное и безличное. Однако когда монетчик оттискивает на нём некие напыщенные слова и портрет монарха, оно обретает достоинство. Достоинство это существует постольку, поскольку люди в него верят. Вы попали ко мне в руки чистым золотым диском…
— И вы, сударь, попытались оттиснуть на мне дворянское достоинство — повысить мою стоимость.
— Но кража в моём доме, — граф указал на письма, — разоблачает вашу фальшь.
— Что в вашем представлении — хуже? Шпионить или выдавать себя за графиню?
— Безусловно, второе, мадемуазель. Шпионаж распространён повсеместно. Верность своему сословию — то есть семье — куда важнее, чем верность конкретному государству.
— Думаю, по другую сторону пролива многие придерживаются противоположных взглядов.
— Однако вы по эту сторону, мадемуазель, и останетесь здесь надолго.
— В каком качестве?
— Зависит от вас. Если вы решите и впредь вести себя как простолюдинка, вас ждёт соответствующая участь. Я не могу отправить вас на галеры, как бы мне ни хотелось, но в силах обеспечить вам не менее жалкую участь в стенах работного дома. Полагаю, десять-двадцать лет за чисткой рыбы вернут вам уважение к благородному образу жизни. Или, если вы немного оступились, быть может, под влиянием родов, я вправе отправить вас в Версаль примерно в том же качестве, что и раньше. Когда вы исчезли из Сен-Клу, все решили, что вы в интересном положении и намерены, тайно родив, определить ребёнка на воспитание; теперь, спустя год, всё позади, и вас ждут обратно.
— Вынуждена поправить вас, мсье. Нельзя сказать, что всё позади: я никому не отдала ребёнка.
— Вы взяли на воспитание сироту из еретического Пфальца, — с грозным спокойствием произнёс д'Аво, — чтобы увидеть, как его воспитают в истинной вере.
— Увидеть? Так мне отведена роль простой наблюдательницы?
— Поскольку вы — не мать ребёнка, на какую ещё роль вам рассчитывать? В мире не счесть сирот, и церковь в попечении о них выстроила немало приютов — иные расположены в дальних областях Альп, иные — в минутах ходьбы от Версаля.
Таким образом, граф давал ей понять, какова ставка в игре. Она может оказаться в работном доме или графиней в Версале; ребёнок может воспитываться в тысяче миль от неё или в тысяче ярдов.
По крайней мере, так д'Аво пытался её уверить. Однако Элиза, хоть и не играла сама, разбиралась в азартных играх. Она знала, что блефуют порою, чтобы скрыть слабый расклад.
Человек начитанный и много путешествовавший по свету, Бонавантюр Россиньоль сознавал, что в мире есть страны — и даже в его стране отдельные группы и слои общества, — в которых не принято постоянно носить при себе длинные колюще-режущие предметы с тем, чтобы в любую минуту их выхватить и немедля пустить в ход. Всё это он понимал теоретически, но полностью осознать не мог. Взять для примера нынешнюю ситуацию — два человека, между собой не знакомых, в том же доме, что и Элиза, ни один не ведает, где находится другой и каковы его намерения, — крайне неустойчивое состояние дел. |