Эдмунд де Ат склонил голову, и пламя свечей блеснуло в дорожках слёз на его щеках.

— Господь да помилует души погибших: ста семидесяти четырёх мужчин и одной женщины.

— Женщину можете вычеркнуть, по крайней мере на время, — произнес Джек. — Мы вытащили её из воды через пятнадцать минут после вас.

Наступила долгая пауза, потом Эдмунд де Ат спросил:

— Елизавета де Обрегон жива?

— Если можно так сказать, — отвечал Джек.

— Он сглотнул! — воскликнул мсье Арланк на следующий день, подкараулив Джека в гальюне. — Я видел, как дёрнулся его кадык.

— Конечно, сглотнул, — он же ел обед.

— Обед уже кончился!

— Значит, он пил подслащённую воду.

— Он сглотнул не так, — упорствовал мсье Арланк. — Он чего-то испугался. Что-то тут нечисто.

— Ну, мсье Арланк, рассуди — чем могло испугать де Ата спасение несчастной дамы? Всё равно она не в себе.

— Люди, будучи не в себе, часто выбалтывают то, о чём в других обстоятельствах помалкивали бы.

— Ладно, допустим, у него с этой дамой был скандальный роман — потому-то он и не отходит от неё ни на шаг.

Джек сидел на очке, задницей над Тихим океаном, мсье Арланк стоял рядом. Вместе они некоторое время смотрели вдоль корабля. Различные подразделения матросов выполняли действия, которые любой из них мог бы повторить во сне: разворачивали паруса к надвигавшемуся с северо-запада шквалистому ветру. Многие страдали от бери-бери; руки и ноги отекли, движения были дёрганые, поскольку тело плохо слушалось мозга. На верхней палубе человек десять малабарцев, обступив зашитого в парусину покойника, тянули языческую погребальную песнь. К ногам усопшего обрывком верёвки был привязан кувшин, наполненный черепками и песком, чтобы тело ушло на дно, а не досталось акулам, следующим в кильватере корабля.

— Мы подобрали с галеона двух лишних едоков и боялись, что из-за них будем голодать, — заметил Джек. — С тех пор умерли трое.

— Очевидно, у тебя есть причина говорить то, что я и без того знаю, — проговорил мсье Арланк, шамкая распухшими дёснами, — однако мне она непонятна.

— Если крепкие матросы отдают концы, много ли шансов у Елизаветы де Обрегон дожить до конца пути?

— Побольше, чем у меня. Она пережила плавание, какого не выдержал бы никто из нас.

— Ты хочешь сказать, что бывают плавания хуже этого?

— Она выжила одна из целой эскадры, отправленной несколько лет назад на поиски Соломоновых островов.

Джек порадовался, что сидит в гальюне — месте, вполне подходящем для долгих молчаливых раздумий.

— Чтоб мне сдохнуть! — выговорил он наконец. — Енох говорил о той экспедиции и что выжила только одна женщина, но я одно с другим не свёл.

— Она видела чудеса и ужасы, ведомые лишь испанцам.

— Так или иначе, сейчас она совсем плоха, — сказал Джек. — Неудивительно, что Эдмунд де Ат сидит при ней неотлучно. Самое дело для священника.

— Или для мерзавца.

Джек вздохнул. Малабарцы выбросили тело за борт. Несколько филиппинцев, не прикреплённых к определённой вахте, спорили об утках. Утром видели стаю уток; многие утверждали, что эти птицы никогда не залетают дальше нескольких миль от берега.

— Людям в долгом плавании свойственно грызться.

Мсье Арланк улыбнулся. Зрелище было пребезобразное: мясо на дёснах отстало от челюстей, обнажив почерневшую кость.

— В твоих словах есть поэтическая справедливость.