— А что, это и впрямь так? Не верю своим ушам.

— Не верите потому, что вы её не видели, а если бы видели, то возмутились бы, сколько денег она получает по сравнению с флотом. Мало того, весь цвет дворянства идёт в армию. Взять хоть Этьенна де Лавардака.

— Сына герцога д'Аркашона?

— Не разыгрывайте простачка. Вы знаете, кто он и что это он меня обрюхатил. Можете назвать молодого дворянина, теснее связанного с флотом? А знаете, что он сделал, когда началась война?

— Понятия не имею.

— Собрал кавалерийский полк и поскакал сражаться на Рейн.

— Неблагодарный щенок! Я отшлёпаю его саблей плашмя.

— Да, а когда покончите с этим, можете отправиться в Рим и ткнуть палкой в глаз Папе! — предложила более субтильная из спутниц графини.

— Прекрасная мысль, Николь, ради тебя я так и поступлю! — отвечал Бар.

— Знаете, почему Этьенн выбрал армию? — спросила графиня, не поддаваясь общему веселью.

— Насколько я вижу, потому что никто не научил его хорошим манерам.

— Напротив. По общему мнению, он — учтивейший человек во Франции.

— По крайней мере, один раз он про свои манеры забыл, — молвил Жан Бар, прижимаясь лицом к решётке и глядя на Жан-Жака, который спал, уткнувшись матери в левую грудь.

— Нет, он даже обрюхатил меня весьма учтиво, — сказала мать. — Именно из-за представлений о чести и приличиях он, как и другие знатные молодые люди, избрал армию, а не флот.

— Гм!

— В кои-то веки мне удалось лишить вас дара речи, лейтенант Бар, так что воспользуюсь этой редкой возможностью и продолжу.

Каждый придворный клянётся в верности королю — собственно, ничем больше не занимается, как твердит о ней дни напролёт. В мирное время королю это приятно. Однако начинается война, и свою верность должно продемонстрировать на деле. На поле битвы кавалер может выехать в роскошном боевом облачении, на великолепном коне и схватиться с врагом один на один. Более того, это происходит на глазах у множества ему подобных, и те, кто уцелеет, могут собраться в палатке и сговориться, что же именно произошло. В море всё иначе — наш расфранчённый хлыщ оказывается на одном корабле с кучей других людей, по большей части — простых матросов, и не в состоянии схватиться с врагом без их помощи. Приказать: «Заряжайте пушку, ребята, и палите в общем направлении вон той точки на горизонте» — совсем не то, что на всём скаку срубить голову голландцу.

— Мы не палим по точкам на горизонте. — пробормотал Жан Бар. — Впрочем, увы, я отлично вас понял.

— Вы благодаря своим недавним подвигам — яркое исключение из правила. Если мы отыщем в Версале врача, который подлатает ваш афедрон, чтобы вы могли сидеть за обедом и потчевать придворных дам героическими рассказами — желательно без сальностей и божбы, — это непременно выльется в дополнительные деньги для флота.

— И у меня на палубе появится больше светских хлыщей?

— Это прилагается к деньгам, Жан Бар. Таковы правила игры. — Тут дама забарабанила по крыше кареты. — Гаэтан! Придержи коней! Я, кажется, вижу новый пороховой погреб и хотела бы его осмотреть.

— Если сударыня желает осмотреть все новые прибрежные укрепления, — заметил Жан Бар, — это легче было бы сделать с палубы корабля.

— Тогда я не могла бы побеседовать с местными интендантами и выслушать сплетни.

— Этим вы и занимались?

— Да.

— И что выяснили?

— Что цепь мортирных позиций, позволяющая вести перекрёстный огонь, выстроена на низкопроцентный заём, предоставленный французскому казначейству графом д'Этаплем, который для этого переплавил золотую чашу двенадцатого века.