Доктор Гавел осыпал трубку нежностью, и его жена сообщила (голосом вконец растроганным), что завтра приедет.

— Что ни говори, а я завидую тебе, — сказала Франтишка, когда Гавел повесил трубку. — У тебя есть все. Девицам числа нет, и к тому же счастливая семейная жизнь.

Гавел смотрел на свою приятельницу, говорившую о зависти, но по своей доброте, вероятно, вообще не умевшую завидовать, и испытывал к ней жалость, ибо знал, что радость, которую приносят дети, не может заменить другие радости, не говоря уж о том, что радость, обремененная обязанностью заменять другие радости, вскоре становится чересчур утомительной.

Гавел отправился на обед, после обеда спал, а проснувшись, вспомнил, что молодой редактор ждет его в кафе, дабы представить ему свою девушку. Он оделся и вышел. Спускаясь по лестнице санатория, увидел в вестибюле у гардероба высокую женщину, похожую на красивую скаковую лошадь. Ах, как это некстати! Именно такие женщины Гавелу всегда чертовски нравились. Гардеробщица подала высокой женщине пальто, и доктор Гавел подскочил, чтобы помочь ей одеться. Женщина, похожая на скаковую лошадь, небрежно поблагодарила его, и Гавел сказал: «Могу я для вас еще что-нибудь сделать?» Он улыбался ей, но она без улыбки ответила «нет», и поспешно вышла на улицу.

Доктор Гавел воспринял это как пощечину и с обновленным чувством одиночества отправился в кафе.

7

Редактор уже немалое время сидел в боксе рядом со своей девушкой (он выбрал место, откуда видна была входная дверь) и был начисто не способен сосредоточиться на разговоре, который в иное время весело и неумолчно журчал между ними. Предстоящий приход Гавела заставлял его волноваться. Сегодня впервые он попытался взглянуть на девушку более трезвым взглядом и, пока она что-то говорила (по счастью, она действительно без устали что-то говорила), обнаружил в ее красоте ряд мелких дефектов; это обеспокоило его, хотя он тотчас стал убеждать себя, что эти мелкие дефекты делают ее красоту даже более интересной, а все ее существо — трогательно близким.

Одним словом, молодой человек любил девушку.

Но если он любил ее, то почему пошел на такое унизительное для нее предприятие: вздумал оценивать ее глазами распутного доктора Гавела? Но даже если простить ему этот грех, допустив, что для него это была лишь мальчишеская игра, то почему тогда этой игрой он был так взволнован и обеспокоен?

Это была не игра. Молодой человек и вправду не знал, какова его девушка, ибо не в силах был определить меру ее красоты и притягательности.

Но неужто он был так наивен и до того неопытен, что не мог отличить красивую женщину от некрасивой?

Отнюдь нет, молодой человек вовсе не был таким неопытным, он знал уже нескольких женщин, находясь с ними в определенных отношениях, однако при этом он куда больше сосредоточивался на себе, чем на них. Обратите внимание хотя бы на такие примечательные детали: молодой человек точно помнит, когда и как он был одет, встречаясь с той или иной женщиной, знает, что тогда-то и тогда-то на нем были чересчур широкие брюки и он с отчаянием осознавал их неприличность, знает, что однажды, например, был в белом свитере, походя в нем на элегантного спортсмена, но совершенно не помнит, как в ту или иную встречу были одеты его подруги.

Да, примечательно: в период своих коротких романов он долго и подробно изучал в зеркале самого себя, тогда как свой антипод — женщину — воспринимал глобально, целостно; для него было гораздо важнее, каким партнерша видит его, чем то, какой партнерша представляется ему. Из этого вовсе не следует, что для него не имело значения, красива или некрасива девушка, с которой он встречается. Конечно, имело. Ибо не только глаза партнерши видели его, но и их вместе видели и оценивали глаза окружающих, и ему было страшно важно, чтобы другим его девушка нравилась, так как ею — он знал — оценен его выбор, его вкус, его уровень, а стало быть, он сам.