Поначалу Бакула был доволен — серебра в его мошне прибавилось. Но вскоре бортник стал сетовать, что половина барыша за какую-то варку — больно много, ведь основной труд ложится на плечи Бакулы и его сыновей. Однако Софрон уменьшить свою долю не желал, а другие медовары с Бакулой рядиться не желали.

Улыбе очень хотелось побывать в Белгороде, она не раз просила отца взять ее, но тот не хотел отягощать волов лишним грузом. Когда дочке минуло двенадцать, Бакула решил, что надо кому-то присматривать за волами, пока он с сынами ходит по торгу. На ночлег они, как было заведено, остановились у Софрона, и там бывший монах впервые увидел Улыбу. Старик целый вечер не спускал глаз с пухлощекой, румяной отроковицы. Когда Бакула собрался домой, Софрон стал уговаривать оставить Улыбу.

— Живу бобылем, некому пол подмести, постирать, кашу сварить, — жаловался он, размахивая худыми руками. — Поговорить — и то не с кем. Пусть поживет у меня дите, потешит старика, я ее грамоте обучу.

— Зачем бабе грамота? — не соглашался Бакула. — Стирать да готовить, детей рожать — вот вся бабья наука. Она ж не княжна…

Софрон не отступался, и Бакула задумался. Отвел дочку в сторону и долго с ней говорил. Затем вернулся к Софрону и потребовал увеличить свою долю на одну десятую от общего барыша. Медовар тут же согласился.

В первый же вечер после отъезда родных Софрон отвел Улыбу в баню и сам вымыл ее, гладя дрожащими руками. После бани он велел девочке лечь с ним в постель. Отец наказал дочке слушаться Софрона и угождать ему, поэтому Улыба подчинилась. После той ночи Софрон только что на руках ее не носил: дарил обувку и одежу, покупал сладости и другие лакомства. Он сам готовил и убирался в доме (выяснилось, что бобыль прекрасно это умеет), даже стирал. Улыбе оставалось самое легкое: топить печь, накрывать на стол и мыть посуду. Ей такая жизнь нравилось. То, что проделывал с ней вечерами Софрон, нравилось меньше, но это можно было терпеть. Софрон в самом деле взялся учить ее грамоте, к Великому Посту Улыба уже бойко читала и даже писала, старательно выводя буквы на старом пергаменте. Первое, что она сделала, научившись грамоте, — записала на клочке пергамента тайну приготовления меда…

Софрон не скрывал от нее ничего: то ли считал слишком маленькой, то ли был ослеплен чувствами. Скорее всего, сыграло роль извечное мужское недоверие к женскому уму. Спустя полгода Улыба наизусть знала, в каких долях смешивается вода и мед, как эта смесь варится, сколько и какой закваски надо добавить, какие травки придают питью добрый вкус и крепость, где мед отстаивать и как хранить. Бакула поручил выведать все досконально, Улыба была послушной дочерью.

Борник с братьями Улыбы приехали весной. Расспросив дочь и уверившись, что поручение выполнено, Бакула набросился на Софрона с бранью. Бортник грозился пойти к князю, чтобы тот наказал насильника. Старик жалко оправдывался, но, получив от Бакулы несколько затрещин, только плакал и просил оставить Улыбу ему. Он соглашался уменьшить свою долю в деле наполовину и обещал, как Улыба подрастет, жениться и сделать ее наследницей. Бакула не согласился. Взяв с Софрона за обиду кошель серебра, он увез дочь домой. Там под присмотром дочки бортник с сыновьями сварили первый мед. Питье вышло на славу. Улыба очень радовалась. Суровый отец и братья подчинялись каждому ее слову, она даже покрикивала на них, когда те проявляли нерасторопность. Сильные мужчины не смели возражать. Сваренный мед Бакула отвез в Белгород, выгодно продал и привез в подарок дочке красивое монисто и серебряные серьги.