Подернув плечами от последней судороги, Артемий вытащил золотые серьги из ушей мертвой женщины, бросил их в кучку серебра, затем аккуратно пересыпал добро в кожаную калиту. «Дионисию, скажу, что подкупил княжих слуг, — подумал, привязывая кошель к поясу. — За добрую весть еще серебра отсыплет. И серьги у бабы дорогие…»
Отворив ворота, он степенно выехал на улицу. Не поленился, сходил и затворил ворота изнутри. Чем позже заглянут в дом, тем лучше. У городских ворот все тот же стражник проводил равнодушным взглядом груженую телегу. Отъехав от Белгорода верст пять, Артемий загнал повозку в кусты и выпряг мерина. Достал из-под соломы хорошее кожаное седло, умело заседлал мышастого. Вскочил на мерина и погнал его малоезженой лесной тропой. Артемий не боялся заплутать. Этот путь он знал, а за лесом его ждали…
14
Некрас вернулся не один. Вместе с ним во двор въехал десяток всадников, отчего у маленькой избы стало тесно.
— Где смок? — спросил Олята, забыв поклониться.
— Здесь! — успокоил Некрас. — Спит в пещере.
Выбежавшая на шум Оляна поднесла Некрасу кружку меду. Тот выпил, крякнул и вернул кружку.
— Еще есть? Я с друзьями.
— Сбегаю к Ждану, — засуетился Олята. — А Оляна кашу сварит.
Когда Олята вернулся с двумя полными горлачами (отдал Ждану ногату, не торгуясь) и караваем под мышкой, гости сидели за вытащенным из избы столом. Умытые, посвежевшие. Оляна хлопотала у очага, помешивая варево деревянной ложкой. Олята поставил горлачи на стол. Кружок было только две, они сразу пошли по кругу. Олята подал на рушнике каравай и остатки окорока, гости вытащили ножи. Каждый привычно отхватывал ломоть пшеничного, кус ветчины, жадно жевал. Олята разглядывал ватагу. Гости были при оружии, их суровые, выдубленные солнцем лица, покрывали шрамы. Шрамы виднелись и на бритых головах. Летами мужи были подстать Некрасу, только один выделялся обильной сединой в бороде.
Замоченная с вечера, дробленая пшеница поспела быстро. Олята поставил на стол горячий котел, гости достали из-за голенищ деревянные ложки, стали есть обжигающее варево.
— Чего, стоишь, отрок? — спросил седой, глянув на Оляту. — Ложки нету?
— Сесть негде.
— Подвиньтесь, друзи! — сказал седой. — Хозяин голодным останется.
Сидевшие рядом вои освободили краешек скамьи, Олята достал ложку, и потянулся к котлу. Ели молча, ожесточенно дуя на горячую кашу. После того, как котел опустел, Оляна прибрала его и поставила на стол горлач молока. Вои, разглядев, заулыбались.
— Мы ж не дети! — скаля зубы, сказал один из воев, помоложе.
— Кислое есть? — спросил седой.
Оляна сбегала в избу, принесла другой горлач. Седой налил в кружку кислого молока, с удовольствием выпил.
— Им не давай! — сказал, возвращая кружку. — Ишь, зубы скалят! С утра ножки расцеловали бы за молоко, а когда брюхо набито, нос воротят.
— Такой красавице я всегда расцелую! — сказал зубоскал.
Вои захохотали. Оляна покраснела и убежала в избу.
— Спасибо хозяевам за угощение! — сказал Некрас, вои встали и поклонились отроку. Олята смутился. Некрас положил ему руку на плечо. — Это меньшой друг наш, Олята, — сказал он. — Годами мал, да ловок — двух Колпаков сулицами заколол. — Во взглядах воев Олята прочитал удивление и уважение. — Скажите ему, кого как кличут.
Вои по очереди сказали имена, Олята от волнения запомнил не все. Отложилось, что седого зовут Малыга, а зубоскала — Брага. Каждый вой, называя свое имя, вставал и кланялся Оляте, отрок робко кивал в ответ. |