Передвигаться им было трудно — вся шерсть на подбрюшине, в промежностях и почти до крестца промокли от грязи и слякоти. Израненные, избитые ноги горели, как обожжённые, каждое прикосновение к земле причиняло боль. Больше всего им хотелось вернуться в привычное логово, забыться и забыть, что обрушилось на их бедовые головы.
Но и тут им не повезло. Уже на подходе к логову они неожиданно наткнулись на людей. С края родной ложбины, вклинившись в низенькую, ниже колёс, тамарисковую рощицу, возвышалась громада грузовой автомашины. В темноте возле грузовика слышались человеческие голоса. Волки немного постояли и молча повернули в открытую степь. И почему-то именно в этот момент, прорезая тьму, мощно вспыхнули фары. И хотя они светили в противоположную сторону, этого оказалось достаточно. Волки припустили, прихрамывая и прискакивая, и понеслись, куда глаза глядят…».
Мир, на который смотрят Толстой и Айтматов, один — но насколько сильно отличаются этих двух авторов нашего мира описания!
У Толстого волк не трусит, даже когда наталкивается на твёрдую волю обложивших его людей. Толстовские охотники тоже, желая взять волка, даже не подают виду, что боятся — а кто-то, видимо, и не боится.
Но у христианина Айтматова боятся все: люди, волки, сайгаки. Боятся и бегут…
Всё бежит и всё трусит — «гармония» страха, теория стаи в действии.
Что интересно, у Айтматова вообще нет ни одного отважного персонажа.
Всякий писатель, сколь бы разнообразной ни казалась его фантазия — во всех своих героях всегда описывает самого себя. У автора внутренне отважного, среди персонажей, кроме одержимых страхом, непременно присутствуют и бесстрашные. А вот у автора-труса все персонажи трусы.
Язычник Толстой отличается от христианина Айтматова не только духовным ростом персонажей произведений, но и поведением читателей. Именно толстовцы были наилучшими бойцами самого сложного периода Войны, нашими спасителями.
В книге «Катарсис-2: Теории стаи» я исследовал психологический портрет тех немногих, кто в 1941-м не драпал, а защищался. Их было немного — один из ста. Мне удалось выяснить и доказать, что герои Великой Отечественной — толстовский тип. Эти люди совмещали в себе как созидательный интеллектуальный потенциал, так и неодолимую тягу к рукомеслу. Особенно яркий пример, который мне удалось обнаружить, — это партизанский отряд из научных сотрудников, химиков одного из институтов Краснодара. Отряд потерял всего 5 человек, а вот немцев и румын вывели из строя 8 000. То есть боевая эффективность этих гражданских лиц в 10 000 раз выше, чем у господ-товарищей офицеров (кстати, товарищи воевали лучше, чем господа). Что удивляться, что военные не дали ходу и этой правде о Войне?
В «Теории стаи» я писал, что эти ошеломляющей результативности бойцы — химики-экспериментаторы. А теперь могу уточнить: по характеру довоенной работы архетипически они именно кузнецы (не ковали и не валды, но уже не смерды).
Не удивительно, что Волк Сталин, умея видеть будущее и предвидя самую страшную в истории человечества Войну, чтобы сохранить от уничтожения русский народ, устроил настоящий культ личности Толстого и его творчества. Русского Толстого.
А вот Айтматов совсем из другого лагеря. Айтматова возносила клика Горбачёва-Эльцина. Эти глубоко верующие христиане возносили христианина Айтматова.
Из одной этой противоположности миров и читателей, и персонажей произведений можно предположить, что среди предков Айтматова были палачи собственного народа — палачи, возможно, репрессированные Сталиным. И точно — 1937 год смёл с поста и материального довольства большого при Лейбе Троцком начальника в Киргизии, отца Айтматова.
При Горбачёве в СССР истерию поклонения Айтматову нагнетали усиленно. Помните, как это было: ну уж если киргиз уверовал в христианство, а не в веру предков — то, точно, всему населению России надлежит креститься в веру от семитов. |