— Кто здесь был? — строго вопросила ее старуха.

Варяг невольно улыбнулся. Настоящую породу невозможно спрятать даже под черным платьем.

— Вы тогда, матушка, в церкви были, — заговорила взволнованно женщина, — а в это время к вам старичок какой-то пришел. Говорит, очень нужно было свидеться с вами. Ну, он подождал немножко, а потом пошел себе с миром. Сказывал, что в соборе вас, матушка, отыщет.

Тарантул вытащил фотографию и показал ее Марфе:

— Уж не этот ли мужчина?

Женщина осторожно вытянула из рук Друщица снимок и, подняв на него удивленные глаза, произнесла:

— Батюшки, он самый! А вам-то откуда про него известно? — даже страх перед грозной Голицыной не сумел перебороть в ней женского любопытства.

— Марфа, иди к себе! — властно прикрикнула Голицына.

— Ухожу, матушка, ухожу, — засуетилась женщина и, укрыв широким рукавом лицо, расторопно юркнула в раскрытую дверь.

— Это Тимофей? — спросила Голицына с некоторым волнением.

— Да. Тимофей Егорович Беспалый.

Протянув руку, она попросила:

— Разрешите, я взгляну.

— Возьмите, — охотно подал фотографию Тарантул.

Варяг внимательно всматривался в лицо старухи. Морщины у нее были глубокими и темными, а кожа сухая и обветренная, что очень напоминало кору дерева. В этот момент она выглядела очень старой, и вряд ли существовала на белом свете вещь, которая сумела бы удивить ее.

Старуха поднесла снимок поближе к глазам и проговорила с заметным злорадством:

— А Тимоша постарел! Возьмите, — вернула Голицына фотографию.

— Вы можете сказать, что именно он мог искать у вас? — спросил Варяг.

Голицына пожала плечами:

— Теряюсь в догадках. У меня ничего нет, — и, безнадежно махнув рукой, глухо добавила: — Да мне ничего и не надо. Для меня и так каждый прожитый день большой подарок.

— И все-таки посмотрите! — ненавязчиво настаивал Варяг. — Может, все-таки что-то пропало?

Комната Голицыной больше напоминала монашескую келью, чем жилище обычного человека: ничего лишнего! Все для молитвы: иконка в углу, под ней лампада. Согнувшись, она открыла ящик и вытащила небольшой альбом.

— Было бы жаль, если бы пропал альбом. В нем фотографии моего отца, — раскрыла она альбом с заметным почтением. — А вот и сам Тимофей Беспалый. Правда, здесь он значительно моложе. Для меня всегда оставалось загадкой, почему это вдруг они подружились. Мой отец до мозга костей был аристократом, а Тимофей Беспалый — вор! И вот на тебе, сошлись! — Неожиданно ее лицо отмякло, враз помолодело, как будто бы она откусила молодящего яблока. — Хотя в нем было что-то особенное… Не знаю, как это объяснить… Но женщинам такие мужчины нравятся. Хотите взглянуть? — протянула она фотографию.

— С интересом.

Варяг взял пожелтевший по углам снимок. Любительская фотография, снятая обыкновенной репортерской «лейкой». Тимофея Беспалого Владислав узнал без труда. Бывший вор был в гимнастерке, высокий, сухопарый; пилотка надвинута на лоб. В таком прикиде он выглядел едва ли не богом войны или, во всяком случае, одним из его ближайших ангелов. Не тем, что забирает души убиенных на небеса, а другим, тем, что закрывает воинов от пуль своими нетленными крылами. Удивляться, собственно, нечему, бабам всегда нравятся этакие нахальные экземпляры. Для него, надо думать, не составляло большого труда охмурить молоденькую Ниночку Голицыну, милую скромную барышню, какой она была в предвоенное время.