— Что-то не похоже, чтоб тут что-то красили… И следов никаких нет!

Иван Палыч осмотрелся:

— А это что за развалины? Вон, на обрыве…

— Наверное, чей-то склеп, — поморгав, пожал плечами Андрюшка. — Ой! Картуз! Иван Палыч, видите? Там, на ограде, у склепа…

— Ну да.

— Это дядьки мово картуз! Игната Устиныча!

— А ну, пошли-ка! Игна-ат! Господин Феклистов!

Тишина. Лишь река журчала…

Склеп располагался у самой реки, на обрыве, и выглядел уже основательно подмытым.

— Так! Андрей, давай осторожней тут…

— Ага…

Парнишка нырнул, казалось, куда-то под землю, скрылся из глаз…

— Андре-ей!

Из склепа вдруг показалось растрепанная голова:

— Иван Палыч! Тут… ноги…

— Ноги?

Доктор нырнул в развалины…

Склеп это был или что-то еще, однако, кирпичная кладка обвалилась, не выдержав подмыва… И обвалилась, судя по всему, совсем недавно.

Обвалилась и погребла под собой мужчину в справных яловых сапогах… с набойками из кожи от приводных ремней.

Феклистов!

Рядом валялись кирка и лопата…

— А ну, Андрей помогай… Только осторожно!

Полетели в сторону кирпичи и куски красной слежавшейся глины… минут через двадцать тело удалось извлечь… Но, конечно же, было уже поздно.

— Игнат Устиныч… Эх… — покачал головой доктор. — Ну, надо же так…

Андрюшка дернулся и закричала:

— Дядюшка-а-а!

Успокаивая, Иван Палыч положил руку ему на плечо:

— Что ж, Андрей… Давай, беги за мужиками. Подводу пусть пригонят, ага…

Парень убежал. Доктор же огляделся. Зачем сюда Феклистов поперся? Ага, вот зачем…

Рядом с телом лежал чемодан, полный денег. Феклистов тайничок свой сделал, таскал из кассы, да сюда складывал. А вон и золотишко… Тут же тетрадка — учет сколько кожи с украденный ремней взято на пошив, кому сшито, кому предстоит сшить.

Эх, Игнат Устиныч, твою бы предпринимательскую жилку — да тоже в мирное русло! — вздохнул доктор, глядя на тело.

* * *

«Молодые» выглядели не по-деревенски солидно. Жених в черном сюртуке и белой рубашке с «бабочкой», невеста в светлом городском платке с голыми плечами, в белой свадебной фате с вуалью. Чувствовалось, голых своих плеч, платья этого, Аглая стеснялась… Впрочем, недолго.

После венчания гости вошли в трактир, расселись… И конечно, же, кто-то тут же закричал:

— Горько!

Аглая и Алексей Николаевич поднялись, поклонились гостям… поцеловались…

Под общие аплодисменты и смех, отец Николай благословил свадебную трапезу.

Выпили…

На свадьбу Гробовский нашел не самогон, а самую настоящую водку с белой головкой — высшей очистки! — стоившую до войны шестьдесят копеек бутылка.

— Хороша водочка! — крякнув, заценил Лаврентьев. — Давненько такой не пил. А, Иван Палыч?

— А? — доктор отвлекся от шептания с Аннушкой.

— Водка, говорю, хорошая!

— А, да-да, хороша!

Матушка Аглаи тоже примоднилась, надев красивый городской жакет с тесьмою. Тоже поначалу стеснялась, но, выпив, зарумянилась и завела песню:

И-за о-острова на стре-ежень…

Песня оказалась известная, да и голос — хорош, все кинулись подпевать:

На просто-ор речной волны-ы…

Пели, как пелось, от души, пусть даже и не попадая в ноты.