— Здесь требуется точность во всем, а точность-то вы и не любите. Потому что начинаете запутываться в мелочах, так как никогда не говорите правды до конца.
— Ну, знаете ли!
— Знаю, знаю! Многое знаю. И вашу поговорку на первом допросе… Помните, насчет того, что вам не везет, дескать, третий раз попадаете к врачам? Первый раз — авария, третий — выстрел, а в связи с чем вы лечились второй раз? Мы с вами так и не выяснили этот вопрос. Тогда…
— А сейчас?!
Презрение, холодное убивающее презрение волнами заливало кабинет, и тон был ледяным и уничтожающим.
— А сейчас вы ждете смерти Элефантова и порадуетесь ей, потому что благодаря этому останетесь такой же чистенькой, аккуратной и пахучей, как всегда, и исчезнет реальная возможность по уши вымазаться в…
— И что из всего вашего монолога следует? Хотите отдать под суд мен я?!
— Жизнь вынесет вам приговор. В компетенцию милиции и суда подобные вещи не входят.
— Тогда к чему эти рассуждения? Что из них следует?
— Только то, что вы — шлюха.
— Что?!
Бледное лицо Нежинской вспыхнуло пятнами, глаза расширились. Она вскочила со стула, сделала шаг вперед, но, наткнувшись на тяжелый взгляд Крылова, замерла.
— Это вам даром не пройдет! — страшным голосом сказала она. — Вас выгонят со службы! Я буду жаловаться!
— К сожалению, жаловаться по этому поводу вы можете только на себя, — сказал Крылов в прямую спину и бросил взгляд на часы.
Без четверти час.
— Быстро машину! — приказал он в селектор дежурному и вместе с Гусаром бросился вниз, чуть не сбив на лестнице Марию Викторовну Нежинскую.
Ровно в час Крылов позвонил Элефантову. В квартире что-то упало, послышались бегущие шаги, дверь распахнулась настежь, и, увидев, как озаренное надеждой лицо хозяина скривила гримаса разочарования, Крылов перестал жалеть, что оскорбил Нежинскую.
Упредив движение хозяина, инспектор шагнул через порог. Элефантов бросился назад, но опять не успел: майор первым ворвался в комнату, поднял и разрядил штуцер. Элефантов оцепенело опустился на пол.
— Сядьте в кресло, — резко бросил Крылов, но владевшее им напряжение отступало, и он смягчил тон.
— Если хотите облегчить свою участь, я напишу в рапорте, что мы пришли по вашему вызову. Это все, что я могу для вас сделать.
— Мне все равно, — еле слышно выдавил Эле — фантов.
— Зови понятых, — приказал Крылов Гусару. — Будем оформлять протокол добровольной выдачи оружия…
Вернувшись в отдел, Крылов позвонил Зайцеву и доложил обстановку.
— Как он? — спросил следователь.
— Пишет явку с повинной. Это будет еще одним смягчающим обстоятельством.
— А что, есть и другие?
Через толстое стекло, делившее дежурную часть пополам, Крылов посмотрел на склоненную голову Элефантова, стекающие по лбу капли пота, закушенную до крови губу.
— Есть. Да ты и сам знаешь — их здесь целый вагон.
И, вспомнив любимую присказку следователя, добавил:
— И маленькая тележка.
— Сейчас приеду, — вздохнул на другом конце провода Зайцев. — Если бы ты знал, как мне не хочется вести это дело.
— Знаю.
Крылов не испытывал ни малейшего удовольствия от успешно завершенного расследования, скорее наоборот — усталость и раздражение, как бывало при неудачах.
— Сообщи родственникам о задержании, — попросил он Гусара. — Скажи, что могут принести передачу. |