Она любила Хедли.

Если бы только было возможно, согласилась бы умереть вместо него.

Сейчас с портрета смотрели большие выразительные глаза, полные ума и надежды.

— Хедли, — прошептала Ванесса и осторожно притронулась пальцем к четко прорисованным губам.

И вдруг осознала, что за все три дня, проведенные на берегу озера, она ни разу о нем не подумала.

Разумеется, не подумала. Как можно? Теперь она нераздельно, душой и телом, принадлежала новому мужу.

И все же…

До недавнего времени без постоянных воспоминаний о Хедли не проходило ни дня.

И вот незаметно пролетело целых три.

Три дня блаженного счастья с человеком, который ее не любил. И которого не любила она.

По крайней мере не любила так, как любила Хедли. Чувство к первому мужу осталось святым, неповторимым.

Но с Хедли она ни разу не испытала того чувственного наслаждения, которое подарил Эллиот. Ко времени свадьбы болезнь сделала несчастного почти импотентом. Хедли страшно мучился, хотя Ванесса научилась успокаивать его и даже приносить удовлетворение.

И вот теперь она сама познала сексуальное блаженство — с другим мужчиной.

И не вспоминала о Хедли целых три дня; нет, теперь уже четыре.

Неужели постепенно память сотрется окончательно?

Неужели настанет время, когда он перестанет существовать?

Ванесса погрузилась в печаль и ощутила острое чувство вины. Безосновательное, оно ранило безжалостно и больно. Почему она обречена на мучительное раскаяние, выйдя замуж вторично и освободившись от воспоминаний о первом супруге? Почему вынуждена корить себя за измену мертвому? И откуда это ужасное ощущение измены?

Сейчас, в серый дождливый день, все сомнения и терзания навалились жестоко и безжалостно.

— Ты должна продолжать жить, Несси, — сказал Хедли в один из последних дней, когда она держала его за руку и прикладывала к горящему лбу смоченное в прохладной воде полотенце. — Должна снова найти любовь и счастье. Должна выйти замуж и родить детей. Обещай мне.

Она обозвала его дураком и решительно отказалась давать какие бы то ни было обещания.

— О, только не дурак, — взмолился Хедли. — Ну хотя бы болван — и то лучше.

И они засмеялись.

— Непременно смейся. Смейся по самым пустяковым поводам, — потребовал Хедли. — Обещай, что будешь постоянно смеяться.

— Буду смеяться, когда будет смешно, — пообещала Ванесса и поднесла к губам почти прозрачную руку любимого. Вскоре он впал в забытье.

— Хедли, — прошептала Ванесса снова и обнаружила, что портрет расплылся перед глазами. Смахнула слезы. — Прости меня.

Она просила прощения за то, что поступила так, как он просил: за то, что вернулась к жизни и нашла счастье. За то, что снова вышла замуж и снова смеялась.

А еще за то, что почти четыре дня о нем не вспоминала.

Потом подумала о чувственной силе Эллиота, о той нескончаемой энергии, с которой он дарил плотское наслаждение. Провела ладонью по миниатюре. Депрессия переросла саму себя и превратилась в сердечную боль.

Если бы Хедли хотя бы раз смог…

Ванесса закрыла глаза и принялась раскачиваться из стороны в сторону.

— Хедли, — снова позвала она.

Слезы текли по щекам. Она вытирала их ладонями, беспомощно шмыгала носом и, наконец, принялась искать платок. Рядом его не оказалось, а встать не хватало сил.

Она впала в грех уныния. Предалась ужасному, разрушающему отчаянию.