Хауди Дьюти был Бэйсом. Тем самым Бэйсом, из-за которого он промахнулся и который, как последняя истеричка, визжал ему в ухо, когда он попал в спину девушке, ставшей впоследствии для него в этом мире единственным и самым любимым человеком.

Глава 8

Боб бегло осмотрел все вокруг. Если они здесь и побывали, то были чертовски осторожны. Настоящие профессионалы. Он не заметил, чтобы сюда кто-нибудь входил, вокруг не осталось никаких следов, и пыль была нетронутой. Самое главное, что был жив Майк; хоть он и стал немного грязнее и косматее, но все-таки не мертвый. Боб знал, что, если бы кто-то попытался войти внутрь трейлера, Майк бы загрыз его или умер сам. Пока Боба не было, Сэм Винсент кормил его, теперь же, когда Суэггер, вернувшись, сам открыл ворота, это преданное создание радостно бросилось на него и принялось благодарно облизывать ему лицо шершавым влажным языком. Глаза пса светились теплом и грустью. Майк был тоже, как и Боб, одинок. У них обоих не было других друзей, и поэтому всю свою любовь они целиком отдавали друг другу.

Боб гладил его, а Майк прыгал и визжал от удовольствия. Потом Боб принес ему поесть и стал открывать все свои многочисленные замки – сначала на трейлере, а затем – все остальные. Они были в целости и сохранности, в том же положении, в котором он их и оставил. Открыв ящик с оружием, он полюбовался его содержимым, затем быстро достал “Ремингтон 700” и осмотрел его. Самым последним он открыл замок на маленькой мастерской позади трейлера, где все еще лежал в разобранном виде тот упрямый винчестер. Боб смотрел на него и чувствовал огромное желание снова заняться оружием и попытаться разгадать его сложную загадку. Почему он его подводит? Может, это от усталости или недостатка внимания?

Или у него просто такой капризный характер и ему нельзя доверять в трудную минуту? Или он просто устал, этот старый кусочек стали, потеряв силу духа и веру в свои собственные силы, ведь все-таки уже пятьдесят лет в строю? Но чем дольше он смотрел на винтовку, тем больше понимал, что уже не сможет вернуться к ней, как бы сильно его обратно ни тянуло. Теперь у него было новое дело, и ему очень хотелось скорее начать его, хотя он никогда раньше не думал, что пережитое во Вьетнаме когда-нибудь снова начнет мучить его, тем более здесь.

Боб вспомнил, как он лежал, придавленный к сырой земле мертвым телом Донни, как кровь Донни лилась по его телу и смешивалась с его собственной кровью, как в воздухе радостно кружились птицы, предвкушая легкую добычу, а из-за насыпи доносился усиленный громкоговорителем голос майора:

– Не шевелись, Боб. Черт, сейчас мы вызовем огневую поддержку и выкурим этого ублюдка из его норы.

Страдая от боли, он лежал и вспоминал, как тогда, в долине Ан-Лок, Донни на фоне этих проклятых зеленых холмов был виден как на ладони, но с завидным спокойствием продолжал стрелять из своей М-14 по желтомордым ублюдкам, которые лезли на них живой стеной. С поразительной скоростью он выпускал пулю за пулей, в то время как Боб, скатившись со склона холма, карабкался к безопасной вершине крутой каменистой возвышенности, где мог скрыться от града свистевших вокруг него пуль. Не останавливаясь и не оборачиваясь, он безумно палил в воздух, все время слыша щелканье не попавших в него пуль. Наконец он добрался до вершины, и они вместе упали за одним из камней, хохоча как сумасшедшие, потому что только что были на волосок от смерти и каким-то чудом сумели избежать ее. В этом заключался весь смысл их снайперского труда, и чувство предельной опасности, когда смерть по несколько раз в день проходила мимо них и оставляла в живых, придавало удовольствию, получаемому от этой игры со смертью, необычайную остроту и вызывало азарт, захватывало.

– Господи, Боб, тебе надо было бы посмотреть на свое лицо, когда ты взбирался наверх. Я от смеха чуть не обоссался, – сказал тогда Донни.

– Слушай, сукин сын, какого хрена ты поперся вниз? Зачем было рисковать еще и твоей задницей?

– Черт, Боб, стоило умереть, чтобы посмотреть на твою перепуганную рожу.