— Мира?

Я дергаюсь, сердце на мгновение замирает. Это не Генерал, это Мэзер. Он молча разглядывает меня, скользя взглядом по лицу. Я не отвожу глаз, ненавидя себя за то, что Мэзер видит меня насквозь. Он чувствует то же, что и я. В нем, словно в зеркале, отражаются гложущие меня страхи и сомнения, которые так трудно принять. Мэзер садится рядом со мной.

— Тяжело было? — тихо спрашивает он.

— Украсть половинку медальона? — хмурюсь я. — С чего ты решил, что это было тяжело?

— У тебя даже не было сил спорить с Уильямом. Или ты заболела, или в Лайнии… Я вывалил на тебя свои проблемы, когда ты… — Он смотрит на синяк на моей щеке, словно впервые его увидел. — Если бы не я, ты бы туда не поехала, а я даже не осознавал, что ты пострадала. Я идиот.

— Нет, — резко отвечаю я. — То есть да. Ты порой ведешь себя как идиот, но не смей извиняться. Тебе не в чем винить себя. Вернись все назад, я сделала бы то же самое, несмотря на то что меня едва не схватили.

Лицо Мэзера вытягивается, и я морщусь. Зачем я сказала, что меня едва не схватили? Мэзер поворачивается к солнцу. Он о чем-то задумывается, но я не могу прочесть его мысли. Не знаю, врожденный ли это талант, или Генерал научил его скрывать эмоции.

Когда мы были детьми и я подговаривала Мэзера украсть оружие или выкрасить палатку чернилами, Генерал спрашивал, не мы ли это сделали. Мэзеру всегда удавалось сохранять невозмутимый вид. И это при том, что вина наша была очевидна всем взрослым — мы были единственными семилетками в лагере, да еще и с ног до головы вымазанными чернилами. Но Мэзер всегда упрямо стоял на своем, твердя с пугающе правдоподобной уверенностью, что мы с ним совершенно ни при чем.

Потом я обязательно разражалась слезами и во всем признавалась Генералу, но Мэзер никогда не злился на меня за это. Он лишь улыбался, обнимал меня и шептал что-то ободряющее. Мэзер всегда был королем — каждую секунду своей жизни.

Я мотаю головой.

— Не то чтобы я была близка к тому, чтобы меня схватили, — поправляюсь я. — Ирод просто… Я в порядке. Правда.

Но Мэзер внимательно осматривает мое лицо, а потом, поглядев мне в глаза, поднимает руку и дотрагивается мозолистыми пальцами до моей щеки. Ее простреливает болью, когда он касается синяка, но я не шевелюсь, а наслаждаюсь его прикосновением.

— Тот, кто повстречал Ирода, не может быть в порядке, — выдыхает он.

Меня овевает прохладный ветерок. Наступающая ночь понемногу остужает жаркий воздух долины. Я вдыхаю прелый запах травы и не шевелюсь, когда Мэзер убирает пальцы с моей щеки. Он снова оглядывает мое лицо.

— Он спер мой шакрам, — признаюсь я, желая хоть как-то разрядить обстановку.

Мэзер наконец улыбается. Улыбка отражается в его глазах и освещает собой все вокруг. Однако почти сразу меркнет.

— Знаешь, Уильям ведь дорожит тобой.

Отвернувшись, я выдергиваю стебли травы и подкидываю их в воздух.

— Уильям был одним из самых высокопоставленных генералов. — Мэзер отмахивается от летящих в него травинок. — Он чувствует, что потерпел неудачу.