Нескончаемое эхо гуляет по нему, отскакивая от стен, на которых висят портреты бывших правителей Спринга: улыбающаяся женщина с перекинутой через плечо копной светлых кудрей; зеленоглазый мальчик, смотрящий вдаль, с непокорными, торчащими во все стороны кудряшками. Тут не меньше десятка их портретов: люди то позируют у вишневых садов, то у реки, то на простом синем фоне. Буйство красок на картинах кажется неуместным в этом дворце. Здесь должна царить тьма.
Когда я вижу подпись художника в нижнем углу одной из картин, у меня подкашиваются ноги. «Ангра-Манью». Его художественным мастерством восхищался бы даже оплот искусства — Вентралли.
Я опускаю взгляд, чтобы смотреть в черный пол, а не на жизнерадостные картины, написанные королем, который не принес Винтеру ничего, кроме смерти. Тяжелые двери в конце холла грохочут. Я не успеваю ни опомниться, ни овладеть собой, как мы входим в широкий и темный тронный зал. В высоких потолках вырезаны круглые окна, и пронизывающие сумрак лучи солнечного света прокладывают путь до возвышения, что находится в другом конце. Это возвышение с обсидиановым троном заливает самый крупный круг света, но камень поглощает его, демонстрируя свою мощь. Однако большую часть света поглощает не трон, а сгорбившийся на нем человек. Он сжимает посох и прикрывает глаза.
Я столько лет страшилась его, при этом ни разу не видев. Он редко — если вообще такое бывает — оставляет дворец. Мне видны его ниспадающие каскадом светлые волнистые волосы — такие же, как у человека, вобравшего в себя Распад в видении Ханны. Я понимаю, что они, вне всякого сомнения, родственники, и меня передергивает. Мне до сих пор не хочется верить, что видение действительно показало прошлое.
Мы доходим до середины зала и останавливаемся. Уверена, Ангра услышал громкое биение моего сердца и почувствовал запах моего страха, как только мы ступили в его дворец. Здесь так тихо: не звучат отдаленные шаги, не доносится тихий гул голосов. И это деланое спокойствие пугает больше неподдельной ярости. Ангра словно воронка смерча, и все вокруг застыло в предвкушающем ожидании, когда же его безумие прорвется.
Ирод выходит вперед.
— Мой король, — произносит он, и его голос эхом разносится по пустому залу.
Ангра молчит. Ирод кивает солдатам, и те толкают меня вперед. Я падаю, и доспехи звякают, ударившись об пол. Я не могу сдержать стона, который тут же слабо подхватывает эхо. Ирод смеется, глядя на то, как я корчусь на обсидиановом полу.
— Я пришел с доказательством слабости Винтера.
— С мальчишкой?
Я — не Мэзер, и как бы Ирод ни наслаждался играми со мной, на самом деле он потерпел поражение.
— Нет. С воришкой, стащившей половинку медальона.
Ангра сходит с возвышения и бесшумно пересекает зал. Я не двигаюсь, обхватив себя руками, опустив голову и закрыв глаза. Генерал готовил меня к этому. К Ангре, к Спрингу.
«Они будут принимать решения, будут определять твое будущее. Важно найти способ остаться при этом самой собой». Я цепляюсь за образ Терона, чтобы не забыть: я — Мира, и уж этого-то они у меня отнять не могут.
Ангра останавливается рядом со мной. Я чувствую его теплое присутствие всем телом. Он наклоняется, и его посох звонко ударяет о каменный пол.
— Она ранена, — говорит Ангра, понизив голос.
Я открываю глаза, и в горле поднимается отчаянный крик. Этот мужчина не просто похож на того короля, что вобрал в себя Распад. Это и есть он! Те же полупрозрачные зеленые глаза, та же бледная кожа, то же выражение лица, когда он чуть наклоняет голову и перехватывает пальцами посох — черный, с эбеновой сферой на конце.
Как такое возможно? Может, все это произошло недавно? Однако Ангра выглядит не старше того человека, которого показывала Ханна. Ему не больше тридцати. |