– Спасибо, – забрав у Червяченко ключик, вежливо сказала я.

При этом не удержалась и покосилась на дядьку с подозрением: может, это он тут у нас медвежатник?

– Не за что, – тряхнул гусеницами полковник.

В этот момент бесшумно открылась дверь квартиры Куропаткиных, и на лестничную площадку выступила Марина, и без того нескладная фигура которой была перекошена под тяжестью большого ведра. Емкость была накрыта крышкой, но это нисколько не мешало догадаться о ее содержимом. Ведро распространяло характерный запах хорошо выдержанных кухонных отбросов, такой концентрированный, что крысы, тараканы, грифоны и гиены должны были начать массированное наступление на квартиру Куропаткиных уже несколько часов назад.

– Ну, мне пора, – полковник скривил физиономию, и мохнатые червячки усов сделались досадно несимметричны.

– Мне тоже, – поспешила заметить я, вздергивая на спину рюкзачок.

Марина обволокла нас одним липким взглядом, насмешливо хмыкнула и всей своей буратинистой наружностью выразила оскорбительное неверие в случайность и невинный характер нашей с полковником встречи.

– Вот дрянь, – прошептала я.

– Это не дрянь, это помои! – объявила Марина, в подтверждение сказанного снимая с ведра крышку.

Зловонное месиво могло вызвать активное выделение желудочного сока у голодного стервятника. У меня тоже началось слюноотделение, но лишь как предвестник скорого и острого приступа морской болезни. Почувствовав дурноту, я оперлась рукой о стену.

– Кстати, о мусоре! – нарочито твердым голосом произнес мужественный полковник. – Возьмите, гражданочка, визитную карточку вашего участкового уполномоченного милиции. Обращайтесь, если что.

И, сунув в карман халата мадам Куропаткиной картонный прямоугольничек карточки, господин Червяченко так легко вспорхнул по лестнице на следующий этаж, словно его дрессированные гусеницы мгновенно превратились в бабочек особо высокой грузоподъемности.

Фыркнув повторно, Марина накрыла вонючее ведро просторным пакетом из прочного пластика и перевернула его. Мусор с противным шуршанием и журчанием перевалился в пакет, а мой желудок сделал попытку выскочить через горло. Невозмутимая Марина, у которой, похоже, напрочь отсутствовали всякие рецепторы в носу, завязала горловину мусорного пакета узлом и понесла освободившееся ведро в квартиру. Пакет с гадостью остался лежать посреди площадки, но задержался там ненадолго.

– Опять дерьмища под дверь навалили, сволочи! – заревел в своей берлоге Дядьвась, катастрофически нетрезвый с раннего утра.

Дверь квартиры Дунькиных широко распахнулась, придавив меня к стене и скрыв от моих глаз дальнейшие события, суть и ход которых я некоторое время представляла по слуху.

– Колдуны проклятые, извести меня хотите? – проорал Дядьвась. – А хрен вам! Нате, выкусите!

Плюх! Нога бодрого старца Дунькина с сочным звуком впечаталась в податливый бок свертка с мусором, из чего я сделала вывод, что выкусить обещанный им хрен проклятые колдуны должны были непосредственно из пакета, причем в момент его непродолжительного, но эффектного полета со второго этажа – через открытое окно на площадке, над угольно-черным телом мирно спящего на бетонном козырьке кота Тимони, сквозь редкий виноградник, мимо уха дворничихи Лизы и, наконец, на капот новехонькой «Вольво-S-40» цвета бордо, моментально превратившегося в цвет бурды.

Протестующе заревела оскорбленная в лучших чувствах автомобильная сигнализация «Набат» – тут я подвинула дверь, чтобы задействовать зрение, и увидела, как пробудившийся Тимоня в панике влетел с козырька в подъезд и помчался вверх по лестнице, прижав к башке рваные уши и оскалив пасть в беззвучном крике.