– Я нашла это на улице. Там же лежит большая часть осколков. Вы выключили свет и запустили мячом в окно, что и стало причиной эффектного грохота. А потом присвоили ожерелье мадам Сен-Клер, чья шея, надо признать, излишне богато украшена.

Молодой человек улыбнулся. Он был высокого роста, с вьющимися каштановыми волосами и глубокими карими глазами, как у джерсийской коровы. Он обладал определенным очарованием и пытался им воспользоваться, но Фрину было ничем не пронять. Бобби развел руками:

– Если бы я его присвоил, оно было бы у меня. Обыщите меня, – предложил он. – Я бы все равно не успел его спрятать.

– Не беспокойтесь, – отрезала Фрина. – Пойдемте в гостиную.

Все послушно последовали за ней. Помощник садовника уже установил лестницу-стремянку. Бесстрашно взобравшись по ней (и, как потом сообщила ей мать, продемонстрировав всей компании свои подвязки со стразами), Фрина подцепила и сняла что-то с люстры. Без происшествий она спустилась вниз и протянула то, что достала сверху, мадам Сен-Клер, переставшей плакать так внезапно, будто кто-то перекрыл находящийся у нее внутри кран.

– Это ваше? – спросила Фрина.

Бобби едва слышно застонал и отступил в карточную комнату.

– Боже мой, какое искусное расследование! – с восторгом отозвался полковник, когда опозоренный Бобби был отпущен. – Вы очень умная молодая дама. Мое почтение! Не согласитесь ли вы завтра навестить нас с супругой? По одному частному делу. Вы – именно та девушка, которую мы ищем, клянусь вам.

Полковник был слишком надежно женат и отягощен чинами и наградами, чтобы представлять собой какую-то угрозу для добродетели Фрины (или того, что от нее осталось), и девушка согласилась. На следующий день она появилась в загородном поместье Мандалай в тот час, когда англичане обычно пьют чай.

– Мисс Фишер! – бросилась к ней жена полковника, женщина, обычно не склонная к бурным проявлениям чувств. – Входите же! Полковник рассказал мне, как ловко вы поймали того молодого человека. Я никогда ему не доверяла, он чем-то напоминал мне одного из младших офицеров в Пенджабе, который присвоил деньги на довольствие…

Фрину проводили в гостиную. Подобные почести были явно не по заслугам, и это вызвало в ней внезапные подозрения. В последний раз она наблюдала такой безумный восторг по поводу собственной персоны, когда одно местное семейство думало, что им удастся сбыть с рук отвратительного сынка-дармоеда, и только потому, что она переспала с ним пару раз. Сцена, во время которой она отказалась выйти за него замуж, напоминала раннюю викторианскую мелодраму. Фрина испугалась, что становится слишком циничной.

Она села за столик из черного дерева и выпила чашку очень хорошего чая. Комната была до отказа забита медными статуэтками индийских богов, резными инкрустированными шкатулками и дорогими гобеленами. Фрина отвела взгляд от одаренной пышными формами богини Кали, танцующей на мертвых мужских телах и держащей по грозди отсеченных голов в каждой черной руке, и постаралась сконцентрироваться.

– Все дело в нашей дочери Лидии, – сказал полковник без лишних предисловий. – Мы о ней беспокоимся. Видите ли, в Париже она попала в странную компанию и вела там довольно беспорядочную жизнь. Но она хорошая девушка, просто ей все это вскружило голову, и когда она вышла замуж за одного австралийца, мы думали, что лучше сложиться и не могло. Кажется, она была всем довольна, но когда приехала навестить нас в прошлом году, мы увидели, что она необычайно худа и бледна. Вы, молодые дамы, теперь все такие, да? Но все-таки, кожа да кости – это к добру не приведет… э-э… гм… – прервался полковник под сорокавольтным испепеляющим взглядом жены и тут же потерял нить разговора.